Читать книгу - "Ненависть - Иван Шухов"

Собрав раскиданную вокруг сбрую, Роман развесил ее в строгом порядке под навесом. Вспоминая в мельчайших подробностях минувшую ночь, он снова испытывал все возрастающую душевную тревогу. И для того

чтобы побороть, подавить в себе это чувство, он старался найти на хозяйственном дворе то одно, то другое заделье.

В это время в воротах показался Мирон Викулыч. Пройдя под навес и внимательно оглядев развешанную в строгом порядке сбрую, он сказал, здороваясь с Романом:

— А тебя тут, парень, давно искали. Чуть свет явился какой-то суслик с портфелем и давай допрос с меня снимать.

— Что за допрос?

— А черт его знает, что ему от меня было надо. Дерзкий, варнак. Все насчет вчерашнего нашего сабантуя меня пытал. Да я с ним долго толковать не стал. Выпроводил его из своей избы. А он потом мне сунул вот эту бумажку и приказал передать тебе.

Роман взял из рук Мирона Викулыча мятый клочок бумаги и, бегло прочитав написанное, проговорил:

— В район меня, дядя Мирон, вызывают.

— Это зачем? — с тревогой спросил Мирон Викулыч.

— Не могу знать. Приказано срочно явиться,— уклончиво ответил Роман.

Затем, присев в тени под навесом рядом с Мироном Викулычем и обстоятельно потолковав о разных предстоящих хозяйственных делах артели, Роман отправился седлать копя, чтобы не мешкая выехать в неблизкий от хутора районный центр по срочному вызову райкома комсомола.

Шумным было заседание в райкоме комсомола. Докладывал агитпроп Коркин. Потный, взъерошенный, без пиджака, он суматошно метался за столом и чуть ли не каждую свою фразу запивал теплой мутной водой. Хмуря с актерской строгостью женственно-тонкие, точно подведенные сурьмой брови, он на мгновение умолкал, а затем, высоко запрокинув голову, продолжал речь. Яркий, в искорку галстук ходил на воробьиной груди оратора, как сбитый с толку маятник. Кашне сползло с шеи. Звучно ударив ладонью по кромке стола, оратор фальцетом крикнул:

— Авторитетно констатирую…

— А ты факты давай! — требовательно подала голос веснушчатая девушка Ганя Нежданова — член бюро райкома.

— К порядку, к порядку, товарищи,— стуча карандашом о чернильный прибор, строго говорил секретарь Андрей Зорин — горожанин, только что присланный окружным комитетом комсомола для укрепления отдаленного станичного райкомола.

— Факты?! Вот они, факты!..— кричал, подпрыгивая, Коркин.— Факты все налицо. Извольте…— И, с шумом развернув перед собой лист желтой оберточной бумаги, нараспев прочитал: «Мне, как бойцу Рабоче-Крестьянской Красной Армии, абсолютно больно и невозможно смотреть на данные явления в данной местности. Мне, как…»

— Брось трепаться. Ты нам эту шпаргалку не зачитывай. Ты нам очки не втирай…— кипятилась Ганя Нежданова.

— Прошу выслушать документ до конца! — кричал Коркин. И, перескочив глазами несколько строк, вновь стал читать нараспев: — «В ячейке вышеозначенного хутора никакой работы на уровне в буквальном смысле данного слова не производится и расцвело кроме того беспробудное пьянство членов комсомола, а также связь с чуждым элементом и совершенно вредным индивидуумом. Секретарь аульной комсомольской ячейки Аблай женился на дочери бая Наурбека, заимел классово враждебную жену. Бай Наурбек разбазаривает скот и помышляет вступить в карликовый колхоз под названием «Интернационал».

— Ох ты, подумаешь, какие страсти — собирается! Да кто его, выродка, туда еще пустит — вот вопрос! — снова подала возмущенный голос Ганя Нежданова.

— Иду дальше,— проговорил агитпроп, запивая свою речь глотком воды и словно не слыша реплики Гани Неждановой.— Иду дальше. Вот слушайте, о чем говорится в данном документе. А говорится здесь так: «Он оскорбил представителя власти при исполнении служебных обязанностей. Он надругался над работником рабоче-крестьянской милиции товарищем Левки-ным, каковой возбудил против последнего судебное дело и привлек такового к административной ответственности».

— Ребята! Дайте мне слово! — запальчиво крикнула Ганя Нежданова.— Я вот что скажу. Заткнись ты, товарищ Коркин, со своим акафистом. Я и слушать не хочу этой кулацкой дребедени. Все враки! Все! Я знаю Каргополова. Свой он. Наш! В доску! Я знаю Романа…

— Не отрицаю. С вашей точки зрения, он вам, может быть, и по вкусу…— намекающе сказал Коркин.

— Ты не трепись. Ты дело говори!

Но секретарь райкомола Зорин снова прервал Га-ню — предложил до конца выслушать заявление Иннокентия Окатова, оглашаемое агитпропом Корки-ным.

— «И вот он вместо дружной совместной работы на благо стопроцентного социализма на вышеуказанном хуторе Арлагуле,— торжественно-певучим голосом продолжал читать Коркин,— все время идет в перпендикулярный разрез моего авторитета и, собравши вокруг себя малую кучку, среди коей имеются и почти чуждые хозяйства, как, например, Мирона Викулыча Караганова, каковой сам нанимал прошлым летом поденщину на уборку единоличного сектора и, кроме того, пьет запоем, а в данный колхоз затесался как совершенно чуждый индивидуум и ведет свою вредную линию против моего красноармейского авторитета, невзирая, что сам я такой же пролетарий на все сто процентов, поскольку я не имею ничего и давно отказался от собственного папаши, и еще проплел школу Рабоче-Крестьянской Красной Армии и с высоко поднятой головой смело иду теперь дальше…»

Переведя дыхание и глотнув из стакана воды, Коркин сказал:

- Я констатирую. Красноармеец товарищ Окатов — симпатичная личность, порвавшая со своим отцом всякую связь и вынудившая последнего передать дом под школу, как новую культурную единицу в нашем районе. Я констатирую, что отец товарища Окатова — буквально безвредный человек, неимущий, нищий…

Бросив беглый взгляд на Ганю Нежданову, Коркин продолжал упиваться чтением пространного окатовского заявления:

— «Обе комсомольские ячейки, как-то: русская, как-то: казахская, попавши под его вредное влияние, также не сознают задач Советской власти и генеральной линии Коммунистической партии в данном вопросе колхозного строительства. И факт налицо, в нашем колхозе «Сотрудник революции» почти все бедняцкое сознательное

население вышеуказанного хутора, тогда как из карликового «Интернационала» ушли бедняки, от которых пользы в буквальном смысле коллективному сектору мало. А председатель карликового колхоза занял командные высоты, как на маневрах, и верховодит всеми, желая добиться своей карьеры на предмет означенных операций и, подорвавши авторитет всей Красной Армии, хочет вывести свой карликовый колхоз на большую дорогу…»

Заявление было длинное, и чем дальше — тем путанее. Особенно торжественно огласил Коркин тридцать две подписи членов артели «Сотрудник революции», выведенные каллиграфическим почерком Иннокентия Окатова.

В прениях поднялась беспорядочная словесная перепалка. Гане Неждановой не давал говорить агитпроп Геннадий Коркин. Размахивая желтым листом пространного окатовского заявления, он кричал: