Читать книгу - "Разделенный город. Забвение в памяти Афин - Николь Лоро"

В то время, как мы думали, о афиняне, что постигшие нас бедствия оставили по себе городу память, достаточно сильную [hikanà mnemeīa] для того, чтобы даже потомки не пожелали другой формы правления^[1097]…

Было ли это результатом обращения к памяти («вы в высшей степени забывчивы […] Стоило ли возвращаться из изгнания, если вы своим голосованием себя же и поработите»^[1098])? Так или иначе, предложение было безоговорочно отвергнуто. Тем самым декларировалось, что после катастрофической интермедии, которую представляло собой олигархическое правление, история афинской конституции считалась окончательно закрытой. Об этом свидетельствует Аристотель, согласно которому после возвращения из Пирея, считающегося одиннадцатой и последней metabolē, эволюция к «нынешнему устройству» (hē nȳn katástasis^[1099]) является для режима исключительно прогрессивным движением к полному завершению своего télos благодаря передаче большинству все большей и большей власти^[1100].

Должны ли мы сказать, что в данном случае философ всего лишь придает теоретическое измерение афинским представлениям о внутренней истории Афин? Независимо от ответа на этот вопрос, мы не должны упустить, что систематически различать «до» и «теперь», как это делает Аристотель в ходе всего своего изложения^[1101], означает признавать важность цезуры, которую демократы со своей стороны хотели бы стереть, поскольку они стремятся любой ценой избавиться от последствий разрыва. Поэтому для них период Тридцати существует лишь как вынесенное за скобки насилие, неспособное помешать их конституции наследовать – так сказать, без нарушения преемственности – конституции их отцов^[1102].

Что означало так или иначе мыслить будущее как прошлое. Именно так в своей первой речи на первом собрании всех афинян Фрасибул будет советовать им «пользоваться древними законами» (toīs nómois toīs arkhaíois)^[1103]: поскольку arkhaíos означает «древний, связанный с первоистоками»^[1104], мы, конечно, не упустим случай напомнить, что на взгляд демократа IV века демократия по своей природе восходит к первоистокам^[1105]; тем не менее начало этому кладет Фрасибул, присоединяясь к тому течению мысли, что укореняет arkhē (легитимную власть) в arkhē (начале истории)^[1106]. Несомненно сильным является это движение, поскольку оно подпитывается желанием располагать ничем не омраченной историей, и именно этим мы объясним склонность, столь заметную у афинских авторов IV века – даже у тех, кого совершенно невозможно заподозрить в демократических симпатиях, – всматриваться в Афины предыдущего века: это относится и к Платону, не прекращающему мыслить Афины в прошлом.