Читать книгу - "В тумане тысячелетия - Александр Красницкий"

Но в это время совсем новое обстоятельство отвлекло внимание русского князя от далёкого юга.

В один из светлых, счастливых часов, которые Рюрик посвящал исключительно одному себе, он находился в покоях своей супруги. Был вечер. Горница великой княгини была погружена в полумрак. Последние лучи солнца слабо освещали обширное пространство богато убранного покоя.

Рюрик и Эфанда были они.

Это был один из редких моментов в их настоящей жизни, когда положительно никто не мог помешать их счастью. Вокруг всё было тихо — никто не приходил к Рюрику «за судом и правдой», даже Олоф со своими любимцами умчался в леса на охоту.

Рюрик нежно обнимал приникшую к нему супругу, смотревшую на него полным самой искренней любви взглядом.

— Счастлива ли ты, Эфанда? — спрашивал её Рюрик. — Боги были к нам до сих пор милостивы и даровали нам то, что многим и пригрезиться не могло... Так скажи же искренно: счастлива ли ты?

— Я счастлива твоим счастьем! — ответила Эфанда. — Разве твоя радость — не моя радость в то же время? Разве твоё счастье — не моё счастье?.. Но только...

— Что, моя Эфанда?

— Сама я желала бы, чтобы ты остался прежним... Ты тогда принадлежал бы мне одной, а теперь я принуждена делить тебя с твоим народом...

— Зато помни, что мы своим личным счастьем жертвуем для блага многих... Сами боги указали на нас, чтобы мы даровали этим многим новую жизнь.

— Верю и знаю. Но то, что я сейчас сказала тебе, касается одной меня. Мне всегда так хорошо с тобой... но очень редки эти мгновения...

— Но как они зато отрадны и сладки!

— Правда, правда, милый! — прошептала Эфанда и нежно приникла к его могучей груди.

Рюрик крепко обнял её и осыпал дорогое ему лицо бесчисленными поцелуями. В этот миг он забыл всё на свете: и заботы свои, и измену любимцев своих Аскольда и Дира — он весь отдался сладкому чувству любви...

Вдруг некий неясный шорох, послышавшийся в покое, вернул Рюрика к действительности. Шорох раздавался совсем близко, как будто какое-то крупное и беспокойное животное забралось сюда и ломилось в двери, чтобы помешать счастью возлюбленных.

— Кто там? Эй! — крикнул Рюрик, не выпуская Эфанды из объятий.

Дверь тут бесшумно отворилась, и в покое очутился старый Мал. Он остановился у порога и залился тихим смехом.

— Воркуют голубки, воркуют, — прохрипел он. — Воркуют и не знают того, что кровожадный волк рыщет около их гнезда, что пришёл он в родные места и щёлкает крепкими зубами. Он полон лютой злобы и жаждет крови своего врага... Берегитесь, голубки! Берегите своё гнездо! Горе грозит князю, и тебе, слабая женщина. Готовится тяжкое испытание!

— Мал, зачем ты здесь? — воскликнул Рюрик.

Он хорошо знал Мала, которого все боялись на Ильмене.

— О каком волке говоришь ты, вещий старик? — снова, с тревогой в сердце, спрашивал князь. — Какое новое несчастье пришёл ты возвестить мне?

— Ты не знаешь того, голубок, ослеплённый любовью своей голубки! — насмешливо заговорил чаровник. — Ты не хочешь понять! Но я не вправе сказать этого тебе яснее... По воле высших существ я ничего не могу вам, простым смертным, говорить прямо. Но довольно и того, что я сказал... Понимай сам и готовься: волк близко. Трепещи ты, кроткая овечка!

При этом он так взглянул на Эфанду, что бедная женщина невольно почувствовала ужас.

— Мой Рюрик! Что говорит этот старик? — вскричала она. — Мне страшно за будущее, за тебя!

— Поясни же нам, Мал, о каком кровожадном волке ты говоришь? — потребовал Рюрик.

— Довольно, вы предупреждены... берегитесь... но не пугайтесь нового горя... всё так идёт на этом свете... За радостью следует горе, а горе сменяется счастьем... — тихо молвил Мал.

Он отступил к двери и бесшумно исчез.

Не успели Рюрик и Эфанда прийти в себя, как на дворе хором раздался шум. Послышались громкие крики.

С мрачным предчувствием в сердце подошёл Рюрик к окнам покоя и увидел толпу вооружённых воинов, среди которых узнал нескольких из дружины его брата Синеуса...

«Что? Что такое случилось?» — волновался Рюрик, ожидая, когда к нему поднимутся с вестью его приближённые.

Тревожное предчувствие сжимало ему сердце...