Читать книгу - "Идея государства. Критический опыт истории социальных и политических теорий во Франции со времени революции - Анри Мишель"

Каким образом происходит, что эта эгоистическая проповедь ведет не к войне всех против всех, а напротив, ко всеобщему счастью? Причиной этого является царствующая в мире гармония. Там, где другие видят противоположности, разногласия и вражду, Бастиа видит и хочет видеть только гармонию. Он дорожит ей, прославляет ее, восторгается ей, находит в ней последнее слово всего. Гармония должна иметь результатом «обязательное приближение всех классов к одному физическому, интеллектуальному и моральному уровню, и в то же время постоянное повышение этого уровня». Доказать эту истину, сделать очевидным царство гармонии – значит «подтвердить дело Божие»^[1273]. Бастиа написал свою теодицею и написал ее, можно сказать, в мистическом духе. Законы социальных явлений представляют тайну, и «невозможно, помимо откровения, определить (их) причину»^[1274].

Бастиа очень ясно видит отношение, существующее между идеей гармонии и идеей свободы. Он видит также обратное отношение, существующее между идеями принуждения и антагонизма. Если интересы будут гармонировать между собой, то социальная проблема решится посредством одной свободы. Если же интересы будут находиться «в антагонизме» друг с другом, то придется обратиться к принуждению. Отрывок, озаглавленный К французской молодежи и служащий предисловием или введением к Гармониям, только развивает этот взгляд. Бастиа извлекает отсюда ряд выводов, которые служат ему аргументами против социализма. Свобода «имеет только одну форму», принуждение-тысячи, между которыми приходится выбирать. Но как склонить человечество к той форме, которую я выбрал? Если впоследствии встретится высшая форма, то нужно ли будет подчиниться, в свою очередь, и ей? Имеется ли, наконец, сила, способная победить тот антагонизм, который предполагают «в самой сущности» человеческих отношений? Мало того, принцип гармонии не только превосходит принцип антагонизма всем тем, что морально и экономически разделяет принуждение и свободу, но дает еще средство взаимно примирить принципы собственности и общности, а следовательно, устранить борьбу между школами и обеспечить всеобщее объединение умов.

Нарисовав себе картину этого примирения, Бастиа испытывает радость, которая «всецело поглощает его, отвлекает от исполнения своих обязанностей»^[1275]. Эта радость сопровождается «полною уверенностью». Он углубляется в свою идею и опасается, что у него не хватит времени привести ее в исполнение. Он просит Бога оставить его в мире сем до тех пор, пока он не «выполнит своей миссии»^[1276]. Книга о Гармониях обязана своим происхождением этому чувству, и я должен первоначально разъяснить ее план, а потом уже разобрать ее принцип.

«Я считаю возможным доказать, – говорит еще раз Бастиа в письме, из которого мы сейчас заимствовали несколько выражений, – я считаю возможным доказать с полной очевидностью, что естественный общественный порядок ведет, даже при существовании собственности, к самому прекрасному, самому широкому и самому прогрессивному объединению всех». К этому доказательству Бастиа приходит посредством новой теории ценности.

Он отличает, как известно, ценность от полезности. Ценность заключается не в вещах, а в «обмене услуг». Природа даром снабжает нас материалами, которые, несомненно, полезны, но сами по себе не имеют ценности; ценность в труде, который человек к ним прилагает, в услуге, которую он оказывает себе подобным посредством этого труда. Но в обществе польза «стремится сделаться все более и более даровой, общей», а ценность, «единственный предмет присвоения», все более и более уменьшается^[1277]. Если это доказательство правильно, прибавляет Бастиа, оно должно «удовлетворить и примирить все школы, допуская, что все они видели истину, но истину частичную, взятую с различных точек зрения»^[1278]. Экономисты, защищающие собственность, отчасти правы. «В социальном строе нет другой собственности, кроме собственности на ценности, и эта собственность ненарушима». Социалисты, требующие общности, тоже отчасти правы. «Социальный строй делает все полезности общими при условии свободного обмена освоенных ценностей»^[1279].

Человек имеет потребности. Социальное состояние ведет людей к взаимопомощи для удовлетворения этих потребностей. Отсюда идеи обмена, услуг, ценности, все три, связанные с деятельностью человека, порожденные этой деятельностью. Но человек является законным собственником продукта своего труда. Вот единственное основание для индивидуальной собственности. Экономисты, давшие ложные определения ценности, обратили логику в пользу коммунистов, по отношению к праву собственности^[1280], и оставили в тени «самый трогательный дар Провидения своему творению – явление прогрессирующей общности»^[1281].

С одной стороны – дары природы, «область общности»; с другой – человеческие усилия, которые взаимны и придают друг другу ценность, – область собственности. Но человеческий род «прогрессивно совершенствуется». Поэтому усилие, затрачиваемое на известную работу, все уменьшается. Вместе с тяжестью труда уменьшается значение услуги, ценности и собственности^[1282]. Так как полезность остается та же самая, общность выигрывает то, что собственность теряет. Говоря проще и конкретнее, прогресс состоит в «постоянном увеличении массы общих предметов, пользование которыми распределяется одинаково между всеми и мало-помалу уничтожает неравенство, вытекающее из различия в собственности»^[1283]. И Бастиа сравнивает то, что может получить ныне рабочий ценою дневного труда для удовлетворения своих главных потребностей, с тем, что он мог бы получить «с самого начала»^[1284]. Однако собственность, постоянно падающая, по мере развития общности не исчезнет, потому что всегда останется труд и обмен мыслей, а следовательно, ценность. «Это – пионер, который, закончив свою работу в одном месте, переходит в другое»^[1285]. Так доказывается и в этом состоит «поистине чудесная гармония естественного социального порядка»^[1286]. Бастиа прославляет свою теорию в таких выражениях, которые напоминают Фурье своей верой и энтузиазмом, хотя и выражены более литературно.