Читать книгу - "Ленин. Дорисованный портрет - Сергей Кремлев"

И вот, имея в виду не только прямых врагов, но и врагов, маскирующихся под друзей, Ленин пишет:

«Одни злорадствуют открыто, улюлюкают, кричат: „Сейчас сорвётся, так ему и надо, не сумасшествуй!“. Другие стараются скрыть своё злорадство, действуя преимущественно по образцу Иудушки Головлёва; они скорбят, вознося очи горе: „К прискорбию, наши опасения оправдываются! Не мы ли, потратившие всю жизнь на подготовку разумного плана восхождения на эту гору, требовали отсрочки восхождения, пока наш план не кончен разработкой?

И если мы так страстно боролись против пути, оставляемого теперь и самим безумцем (смотрите, смотрите, он пошёл назад, он спускается вниз, он целыми часами подготовляет себе возможность подвинуться на какой-нибудь аршин! А нас поносил подлейшими словами, когда мы систематически требовали умеренности и аккуратности!), — если мы так горячо осуждали безумца и предостерегали всех от подражания и помощи ему, то мы делали это исключительно из любви к великому плану восхождения на данную гору, чтобы не скомпрометировать этот великий план вообще!“…»

Так оно и было — Ленин пролагал путь к вершине, оступался, был вынужден отступать, страховаться «верёвкой» нэпа… Но отступал он лишь для того, чтобы найти путь наверх и покорить вершину. А лицемеры, прямые враги, завистники, злопыхатели, «премудрые» политические «пескари» с открытой или затаённой злобой ожидали — когда же он сорвётся?

А он, уже в первые годы Советской власти взойдя вместе с ведомой им Россией на высоты, никем кроме него и России не освоенные, продолжал своё восхождение к новым высотам…

И имел моральное и историческое право заявить:

«К счастью, наш путешественник, в условиях взятого нами примера, не может слышать голосов этих „истинных друзей“ идеи восхождения, а то бы его, пожалуй, стошнило. Тошнота же, говорят, не способствует свежести головы и твёрдости ног, особенно на очень больших высотах»^[268].

Воля ваша, уважаемые читатели, а на меня приведённая выше главка ленинских «Заметок публициста» произвела огромное впечатление не только политической точностью, но и литературной яркостью!

Однако Ленин был всё же не литератором, а политиком, и никем, кроме политика, он быть не мог. При этом он не мог не быть политиком исключительно трудящегося большинства. А это означало, кроме прочего, что он не мог не иметь множества прямых врагов среди тех, кто составлял имущее меньшинство.

Он множество врагов среди имущих и нажил.

Но были же ещё и скрытые враги — среди лукавых «друзей», среди тех вроде бы соратников, которые были вроде бы и с Лениным, но не отдавали всего себя делу создания новой России. Скажем, живой и действующий Ленин мешал «левому коммунисту» Бухарину, дрейфующему вместе с Рыковым к «правому» уклону, мешал Троцкому, Каменеву с Зиновьевым. И лишь Сталину продолжающий здравствовать и действовать Ленин был бы опорой, поддержкой и вождём, за которым так надёжно идти.

Были среди соратников и амбициозные завистники, и самодовольные политические «нарциссы», что Ленину было органически чуждо. И это делало многих — особенно после Октября 1917 года, а ещё более — после окончания гражданской войны и упрочения Советской власти — друзьями и соратниками Ленина наполовину.

Друг наполовину — наполовину враг…

А враг наполовину может стать уже просто врагом.

Увы, две последние констатации, приложенные к последнему году жизни Ленина, оказываются не просто общими сентенциями, а, возможно, ключом к невесёлым тайнам этого последнего года, включая последние дни Владимира Ильича и его смерть. Но это — отдельная тема для отдельной книги.