Читать книгу - "Большие тайны Малого народа - Игорь Шафаревич"

«В мае – июне 1925 г. они (супруги Эйнштейны) вновь отправились путешествовать, посетив на этот раз Аргентину, Бразилию и Уругвай. Куда бы они ни приезжали, от Сингапура до Монтевидео, повсюду местные еврейские общины устраивали им самый радушный прием».

Споры по вопросу о приоритете проходят через всю историю науки. И часто позже можно увидеть, что на какое-то время господствует односторонняя точка зрения, преувеличивающая роль одного ученого за счет других. Но общая закономерность здесь такова: перекос в пользу одного лица может возобладать тем в большей степени и продолжать господствовать тем дольше, чем большую социальную поддержку имеет это лицо. Такая социальная поддержка может реализоваться как мощная научная школа или даже как поддержка некоторых интеллектуальных или политических течений. Такую роль в судьбе Эйнштейна несомненно играло то, что он примыкал к нескольким течениям, исключительно влиятельным в мире. Прежде всего, еврейское национальное движение. Еще начиная с 1919 г. он был тесно связан с одним из виднейших деятелей сионизма Блюменфельдом, которому «не раз поручал подготовку своих заявлений по вопросу сионизма» (как пишет его биограф). Эйнштейн, видимо, не был сторонником сионизма, но тесно сотрудничал с этим движением. В 1921 г. он посетил США вместе с Вейцманом для сбора средств для «Еврейского университета» в Палестине; в 1923 г. – Палестину, где был гостем английского комиссара по Палестине Герберта Самуэля. Другим мировым движением, способным оказать мощную поддержку, был пацифизм, как сторонник которого Эйнштейн выступал с начала Первой мировой войны. (Парадоксальным образом, во Второй мировой войне он способствовал созданию атомного оружия.) Он был сторонником «Соединенных Штатов Европы», членом «Союза за новое отечество» («Лига борьбы за права человека»), «Общества друзей новой России» (с 1923 г.) и т. д. То есть Эйнштейн был активным участником «левого» течения, исключительно влиятельного на Западе тогда – да и после.

Этим, мне кажется, объясняется «иконописный» облик, созданный Эйнштейну, хотя он, несомненно, был одним из талантливейших физиков своего поколения. Его неустанные 15-летние занятия теорией относительности имели (наряду с работами других авторов) громадное значение для создания этой теории (особенно после смерти Пуанкаре). Ему принадлежат и другие физические работы, например, о фотоэлектрическом эффекте, за что ему и была присуждена Нобелевская премия в 1929 г. Но совершенно бесплодная его деятельность всю последующую жизнь после 1920 г. трудно совместить со знакомым нам обликом сверхгениального физика.

Если говорить о других именах, то Гейне, например, писал очаровательные стихи – недаром его переводили и Лермонтов, и Тютчев. Но в этом он лишь следует течению немецкого романтизма А то, чем он завоевал совсем особое место, – это желчная сатира, «фельетонный стиль», введенный в поэзию. Некоторая выдумка, чуждая собственно поэзии. Как и у Кафки, описание жутковатых, вызывающих гадливость ситуаций – вроде предчувствия современных «фильмов ужасов», но пока с более слабыми техническими средствами. Или изобретение додекафонной системы в музыке у Шенберга. Создание консерваторий, сначала в Лейпциге, потом в Петербурге и Москве Мендельсоном-Бартольди и братьями Рубинштейнами, несомненно, оказало сильнейшее влияние на развитие музыки. Но это было скорее социальное, организационное действие. И покойный композитор Свиридов в посмертно опубликованных размышлениях высказывает мысль, что с этим был связан поворот в сторону массового производства музыкантов-профессионалов и что большинство тогдашних крупнейших композиторов, как на Западе (Шуман, Брамс, Вагнер), так и в России («Могучая кучка»), шли другим путем и находились в недружественных отношениях с этим направлением.

Евреев действительно очень много среди «талантов второго и третьего уровня», «ремесленников культуры», и их роль в культуре повышалась по мере того, как повышалась роль массы: массовых изданий, журналистики (газетной, радиои теле-), когда науку стали двигать не индивидуальные ученые, а научные институты, успехи науки стали определяться капиталовложениями; а число ученых выражается в миллионах.

Трудно сказать, что здесь было причиной, а что следствием: приспособляли ли евреи культуру к своему стилю мышления или стали массой в нее идти, когда она приобрела близкий им стиль. Скорее всего, оба процесса переплетались.

Как правило, большое участие евреев в какой-либо области культуры определяется совсем не их творческими способностями в этой области, а какими-то другими, гораздо более сложными причинами. Если, например, евреи составляют большинство членов Союза советских композиторов, то из этого еще нельзя заключить об их выдающейся одаренности как композиторов. 874 члена (только в РСФСР) не могут состоять из одних ярких талантов – их на каждое поколение родится лишь несколько. Союз композиторов – сильно бюрократизированная организация, типичный орган «идеологического сектора». Среди его членов подавляющее большинство обладает более чем средними творческими данными, и прием в него определяется очень многими факторами, в большинстве своем к музыке не имеющими отношения. В довоенное время (до Второй мировой войны) ситуация в этой области, вероятно, была аналогичной (с еще большим преобладанием евреев). А чьи имена остались? Шостакович, Прокофьев, Мясковский… В посмертно опубликованных заметках композитора Свиридова приводятся такие наблюдения: