Читать книгу - "Революция и семья Романовых - Генрих Иоффе"

Среди части населения «вольная жизнь» бывшего великого князя вызывала беспокойство и раздражение. Рабочие пермских заводов на митингах и собраниях принимали резолюции о заключении Михаила Романова в тюрьму, и местный Совет предпринимал попытки усилить его изоляцию. Михаил жаловался в Москву, откуда потребовали не нарушать его гражданских прав, если он не дает к этому какого-либо повода[746]. Но стихийное недовольство росло… Все тот же Крумпнис был свидетелем того, как вечером 12 июня в «Королевские номера» явились трое неизвестных и предъявили «комиссару гостиницы» ордер на выдачу Михаила Александровича и Джонсона. Затем все сели в экипаж и уехали, причем «никакого волнения на их лицах не было». В гостинице, по словам Крумпниса, хватились примерно через полчаса, стали звонить в ЧК, откуда сообщили, что там ордера на арест и увоз Михаила и его секретаря не выдавали. Несколько чекистов и членов исполкома Пермского Совета немедленно прибыли в «Королевские номера» и заявили, что происшедшее есть не что иное, как кем-то организованный побег[747]. Из Перми в Москву и Петроград «вне всякой очереди» пошла телеграмма: «Сегодня ночью неизвестными в солдатской форме похищены Михаил Романов и Джонсон. Розыски пока не дали результатов. Приняты самые энергичные меры. Пермский окружной чрезком»[748]. Впоследствии белогвардейские «расследователи» и авторы изобразили случившееся как «чекистскую инсценировку», разыгранную якобы «по указанию из центра».

Но все это строилось на чистейших вымыслах и домыслах, продиктованных яростным антисоветизмом. Только последующее расследование показало, что Михаил и его секретарь стали жертвами группы анархически настроенных рабочих, руководимых председателем Мотовилихинского Совета Г. Мясниковым (позднее один из активных участников анархо-синдикалистской «рабочей оппозиции»). Но все это выяснилось позднее, а тогда происшествие в «Королевских номерах» не могло не отозваться на положении Николая, его семьи, а также нескольких бывших князей, находившихся в Алапаевске: их охрана была усилена[749].

Исчезновение Михаила Романова из «Королевских номеров» породило в белогвардейском лагере множество легенд: почти до конца гражданской войны распространялись слухи о том, что где-то до поры до времени скрывается великий князь Михаил Александрович, который вот-вот встанет во главе белой армии…

…Между тем положение на фронте в районе Урала быстро ухудшалось. Белочехи и отряды белогвардейцев вели наступление на Екатеринбург по двум направлениям: со стороны Челябинска и Западноуральской железной дороги. В конце мая 1918 г. в Екатеринбурге был образован Революционный штаб Уральской области, а 2 июня Екатеринбургский комитет РКП(б) объявил проведение всеобщей партийной мобилизации. Положение неуклонно обострялось. 13 июня в Екатеринбурге состоялось расширенное заседание Уральского областного комитета РКП (б) с участием прибывших в город представителей Высшей военной инспекции во главе с Н. И. Подвойским. Решено было свести все части, действовавшие против белочехов и белогвардейцев на Северном Урале, в Северо-Урало-Сибирский фронт; командующим назначался член инспекции старый большевик Р. И. Берзин. Фактически только теперь на Урале активно развернулось строительство регулярной Красной Армии, в чем большую роль сыграл Уральский окружной военный комиссариат, возглавляемый Ф. И. Голощекиным и С. А. Анучиным[750].

В 20-х числах июня командующий Северо-Урало-Сибирским фронтом» в оперативном отношении был подчинен образованному 13 июня Реввоенсовету Восточного фронта и его командующему, уже известному нам левому эсеру М. Муравьеву. Муравьевский мятеж нарушил и без того еще не полностью налаженное управление войсками, серьезно подорвал доверие к командному составу и свел на нет многое из того, что было сделано раньше для организационного укрепления фронта. В докладе нового главкома Восточного фронта председателю ВЦИК Я. М. Свердлову прямо указывалось, что отступление армий этого фронта, в том числе 3-й армии, действовавшей в районе Екатеринбурга, было вызвано действиями «прежнего главнокомандующего Муравьева». 3-я армия, растянувшаяся по широкому фронту, насчитывала всего лишь 16 тыс. штыков и не имела никаких резервов. Сдержать белочехов и белогвардейцев, «наступавших компактными ударными группами», она не могла[751]. Фронт быстро приближался к Екатеринбургу. В доме Ипатьева знали об этом; дневник Александры Федоровны свидетельствует о том, что там видели, как во все увеличивающемся числе проходили по городу артиллерия, пехота, кавалерия, что туда доходили слухи о множестве раненых, которых ежедневно привозили в Екатеринбург, и т. д.[752]О том, что Романовы готовились к освобождению и бегству, свидетельствовала переписка между ними и неким «офицером», тайным путем проникавшая за стены Ипатьевского особняка, но перехватывавшаяся охраной. В одном из писем Николай сообщал план дома и режим охраны. Еще большей неожиданностью было то, что в одном из укромных мест особняка было обнаружено несколько гранат.

Красный Екатеринбург держался последние дни. Обстановка становилась все более суровой. В июле особым постановлением была создана Чрезвычайная комиссия для борьбы с «возрастающей контрреволюцией на Восточном фронте» во главе с М. Лацисом[753]. Выступая на V съезде Советов, Я. М. Свердлов говорил: «Революция в своем развитии… вынуждает нас к целому ряду таких актов, к которым в период мирного развития, в эпоху спокойного, органического развития мы бы никогда не стали прибегать»[754].

Уралоблсовет специально запрашивал военное командование о положении под Екатеринбургом. По его расчетам, город, который белые уже обходили с юга, стремясь отрезать его от европейской России (они уже захватили Кыштым, Миасс, Златоуст и Шадринск), мог продержаться всего лишь несколько дней[755]. Суть положения, сложившегося на Чехословацком фронте во второй половине июля, передает ленинская телеграмма в Петроград (20 июля) с просьбой «двинуть maximum рабочих из Питера… Иначе мы слетим, – прямо писал Ленин, – ибо положение с чехословаками из рук вон плохо»[756].