Читать книгу - "Загадка Скапа-Флоу - Александр Корганов"

Однако вскоре мы получаем по радио сообщение: «Германская подводная лодка. возвратилась из боевого похода, имея на своем счету сорок пять тысяч тонн». Речь идет о лодке, командир которой обучался у нас на борту.

У моих людей вытягиваются лица, и Штейнхаген, радист, горько резюмирует общее мнение:

– Досадно, когда молодежь растет выше учителей.

Его переживания кажутся мне несколько детскими. Но все-таки я рад тому, что по настроению экипажа видно желание действовать.

Я приглашаю к себе на совещание первого и второго вахтенных офицеров. Результаты нашего обсуждения ошеломляющие: у нас осталось только шесть артиллерийских снарядов и несколько торпед. Техническое состояние одной из торпед не совсем ясное.

Следующей ночью при выстреле торпедой мы промахнулись. Пароход с затемненными огнями проходил мимо на большом расстоянии. Он был быстроходным и, чтобы не упустить его, мы должны были стрелять в неблагоприятных условиях. Когда торпеда вышла, начался отсчет времени: «Пятьдесят секунд.». Каждая следующая секунда отдается внутренней болью, потому что попадание становится все менее вероятным. «. Минута двадцать секунд.»

– Моя дорогая торпеда, – говорит Фарендорф и стискивает зубы.

Мы пытаемся снова атаковать пароход, но темнота уже поглощает его.

Меня будят на рассвете тех же суток. Первый вахтенный офицер докладывает об обнаружении парохода «Эмпайр Тоукен» водоизмещением семь тысяч тонн.

Крупная зыбь. Лодка раскачивается очень сильно.

– Мы должны потопить его артиллерией! – решаю я.

– Попадем ли на такой волне? – сомневается первый вахтенный офицер.

Я пожимаю плечами.

– Во всяком случае, торпеды мы должны экономить.

Будят боцмана, наводчика орудия. Сначала он отказывается поверить:

– Стрелять при такой качке? Не надо меня разыгрывать!

Посыльному приходится повторить приказание. Он появляется наверху. Я даю ему указания:

– Первый выстрел – по корме, где расположены орудия, второй – по мостику, чтобы он не радировал!

– Есть, господин капитан-лейтенант, – отвечает он, щелкнув каблуками.

Но по его лицу видно, что он хотел бы сказать, что это очень трудно выполнимо, и надо было бы экономить и снаряды.

Я стою на мостике и наблюдаю за стрельбой. Первый снаряд попадает точно между пушками. Второй – в носовую часть судна, третий – чуть ближе к мостику. Четвертый – мимо, пятый – снова промах. Шестой снаряд, наконец, пробивает мостик и попадает в виндзейль.[93 Парусиновый рукав, предназначенный для естественной вентиляции внутренних судовых помещений.]

Фантастическая картина: воздушной волной взрыва виндзейль поднимается в воздух, как огромное белое привидение, и обрушивается на мачту впереди него.

Несмотря на последнее попадание, радист продолжает одержимо работать, выдалбливая «SOS».

Люди спешно садятся в лодки и отходят от судна. На нем остается только радист. Придется пожертвовать торпеду, если мы не хотим, чтобы он натравил на нас вражескую свору.

Торпеда попадает как раз посередине «Empire Toucan». Судно разламывается и начинает погружаться. А радист все продолжает работать!

Внезапно мы видим, как на покосившейся палубе появляется человек. В его руке вспыхивает фальшфейер, и он бежит от разлома корпуса судна, погружающегося в воду, и размахивает фальшфейером над головой. Только когда вода поглощает все, красный огонь гаснет.

Мы направляемся к тому месту, где он исчез, но не находим его.

Затем на севере появляются серые тени силуэтов. Возможно, это эсминцы. У нас на борту только одна исправная торпеда, поэтому мы должны быстро уходить.

Через несколько минут Штейнхаген приносит мне радиограмму с «Empire Toucan»: «Торпедирован подводной лодкой, судно быстро погружается кормой. SOS». И затем – продолжительное тире. Последний сигнал радиста.

Следующее судно мы встречаем спустя два дня. Греческое грузовое судно водоизмещением четыре тысячи тонн. Мы топим его выстрелом нашей последней исправной торпеды.

Штейнхаген просовывает голову в мою каюту:

– Господин капитан-лейтенант, теперь достаточно? – спрашивает он, затаив дыхание.

Я сижу и считаю.

– Нет, – говорю я, – у нас пятьдесят одна тысяча тонн, а другая лодка имеет на три тысячи тонн больше.

По лодке разносится волна разочарования.

Поскольку весь боезапас израсходован и на борту остается только неисправная торпеда, предстоит обратный переход домой.

Я вызываю унтер-офицера-механика торпедного отсека.

– Попробуйте еще раз сделать все, что Вы можете, чтобы торпеду можно было использовать, – говорю я ему.

Он уходит. На следующее утро он докладывает о готовности торпеды к выстрелу.

Спокойное, ясное летнее утро. Мы идем вблизи от побережья. Море совершенно спокойно.

Тут вахта наблюдения докладывает:

– Впереди по правому борту пароход!

Огромный корпус с двумя дымовыми трубами. Идет на нас со стороны солнца, маневрируя в дикой пляске зигзага. Против солнечного света его окраска не видна, но по силуэту я определяю, что мы имеем дело с грузовым пароходом класса «Ормонд». Это значит, что его водоизмещение составляет более пятнадцати тысяч тонн.

Мы находимся в позиции по борту судна на слишком большой дистанции, но нужно стрелять, иначе судно начнет удаляться. И я обращаюсь к своим помощникам:

– Друзья, – волнение перехватывает мое горло, – зажмите большой палец! Удастся ли нам это сделать при таких неблагоприятных условиях?

Затем подаю команду:

– Пли!

Ожидание. Мучительно медленно отсчитываются секунды. Судно очень далеко.

Я думаю, слишком далеко .

Тут я вижу в перископ, что как раз посередине судна высоко, на уровень мачт, поднимается столб воды, и сразу после этого грохот взрыва достигает нашей лодки.

Огромный пароход медленно заваливается на правый борт.

Со всей поспешностью за борт спускаются спасательные лодки. Много лодок. В то же время в воде плавают сотни голов. Но им невозможно оказать помощь. Побережье слишком близко, и судно еще наплаву. На баке отчетливо видны стволы орудий.

Я опускаю перископ, и мы отходим под водой. Когда через несколько минут я снова смотрю в перископ, то вижу лишь спасательные лодки да спокойную гладь моря.

Я спускаюсь из боевой рубки и иду в свою выгородку, чтобы сделать очередную запись в журнал боевых действий.

У сферической переборки центрального поста я невольно останавливаюсь. На ней висит плакат, на котором большими буквами написано: