Читать книгу - "Общество и хозяйство в Римской империи. В 2 томах. Том 2 - Михаил Ростовцев"

Следствием этих обстоятельств было все большее сокращение общей производственной мощности в империи. Увеличивалась площадь невозделанных земель. О необходимости создания оросительных и мелиоративных систем прочно забыли, а это привело не только к прогрессирующему сокращению пахотных земель, но, видимо, и к распространению малярии, которая постепенно сделалась одним из самых страшных бедствий человечества.^[264] Товарообмен становился все более нерегулярным, что делало разные части империи все более зависимыми от собственной продукции. Отсюда — частый голод, отсюда — и упадок промышленности, поскольку сбыт ограничивался все более узким кругом потребителей и обеспечивал покупателей лишь самыми дешевыми товарами первой необходимости.^[265] Разумеется, каждое хозяйство, как маленькое, так и большое, пыталось по возможности обеспечить себя само, натуральное хозяйство приобрело невиданный размах. Полумеры не могли помочь одолеть этот нарастающий кризис. Обезлюдевшие районы заселяли военнопленными. Ответственность за запустение земель возлагалась на города. Бежавший с места своего проживания считался преступником. Но все было напрасно. Кризис нельзя было остановить такими средствами: производственная мощь империи постоянно сокращалась, и правительство было вынуждено все энергичнее применять меры насилия и принуждения.^[266]

Таково было в общих чертах положение в империи. Если мы попытаемся теперь проанализировать материал по отдельным провинциям, то он окажется чрезвычайно скудным, более-менее полная картина складывается лишь относительно Малой Азии и Египта. Во внутреннем развитии Малой Азии, так же как и Сирии, одним из самых важных явлений было постепенное возвращение к феодализму. Мы уже говорили о том периоде, когда местные властители Пальмиры временно завладели всей восточной частью империи, а также о возрождении династии Сампсикерамов в Эмесе. Так называемое восстание исав-ров в Малой Азии явилось проявлением той же тенденции, ведущей к созданию в пределах империи полунезависимых государств.^[267] Еще более показательна для характеристики обстановки в III в. надпись из Термесса в Ликии, относящаяся к временам Валериана (253 г. по Р. X.). Из нее мы узнаем о человеке, носившем типично римское имя Валерий Статилий Каст, со странным титулом ίεράτιστος σύμμαχος των Σεβαστών, что означает egregius socius Augustorum [сильнейший союзник Августов (лат.)]. Он был командующим местными воинскими частями (без сомнения, подразумевается местная милиция), и восславляют его за то, что он установил мир как на море, так и на суше. Он принимал активное участие в жизни города, хотя и не был его жителем, и проявил себя как лояльный подданный императора. Перед нами — очевидный пример той самообороны римской провинции, какая наблюдалась в Пальмире и Эмесе, когда провинция сама защищалась от полчищ мародерствующих персов и морского разбоя, который учиняли как местные жители, так и готы. Формы, в которых осуществлялась эта самооборона, были все теми же: это возникновение фактически независимого вассального государства, во главе которого становится сильная личность, — человек, происходящий, вероятно, из местной романизированной благородной семьи, прежде входившей в царствующую династию.^[268] Особый случай, не похожий на то, что случилось с ликийцами и сирийцами, представляет собой история узурпатора Прокула, — лигурийца, одного из вождей племени ингаунов (ныне Альбенга близ Генуи), который прославился разбоями, добился богатства и влияния и сформировал небольшое войско в две тысячи человек и с его помощью пытался захватить трон Римской империи.^[269]