Читать книгу - "Нечаев - Феликс Лурье"

В заключение нужно обратить внимание на то, что в Москве надежных мест заключения нет: когда производилось «политическое» дело Нечаева, такая, например, личность как (Н. И.) Николаев, содержался в особой комнате при Комиссии, — а ко всем другим, арестованным в частях, были приставлены жандармы и сверх того был назначен особый жандармский офицер, постоянно объезжавший эти места заключения. Окружной суд в Москве едва ли может принять подобные меры, а в Москве подобные предосторожности во всяком случае не лишни.

23 октября 1872 г.».^[669]

Прислушавшись к мнению Эссена, процесс над Нечаевым решили устроить по месту совершения преступления. Колоколов, получивший повышение, состоял прокурором Тульского окружного суда и поэтому выступить обвинителем по делу об убийстве Иванова не мог.

Между тем Нечаева в камере посетил начальник Штаба Корпуса жандармов граф Н. В. Левашев и предложил ему для смягчения грядущего приговора дать откровенные показания, но получил отказ. 7 декабря для производства следствия в крепости появился прокурор Московской судебной палаты Н. А. Манасеин в сопровождении прокурора Московского окружного суда и судебного следователя. Разговора с обвиняемым у них не получилось. Нечаев вел себя вызывающе. Сколько было еще посещений и когда закончилось следствие, нам неизвестно. Ровно через два месяца после доставки Нечаева в крепость министр юстиции обратился к главноуправляющему III отделением графу П. А. Шувалову с просьбой распорядиться об отправке преступника в Москву и передаче судебному следователю для дальнейшего производства дела. Перевозку Нечаева в Первопрестольную политическая полиция поручила жандармскому майору Ремеру. Ему было приказано оставаться там безотлучно для надзора за охраной Нечаева во время следствия и суда над ним.

Арестанта поместили в особую камеру Сущевской полицейской части. Начальник Московского губернского жандармского управления, генерал-лейтенант И. Л. Слезкин, выделил для его охраны офицера, унтер-офицера и десять рядовых. «Нечаев здоров, — писал Слезкин, — с прокуратурой обращается весьма своеобразно; на предложение прокурора ему прочесть следственное дело об убийстве Иванова ответил, что не имеет в этом надобности, не подчиняясь законам, считает себя к ним лицом индифферентным, но если это уж необходимо, то он готов слушать то, что ему будет прочитано: таким образом, судебный следователь исчитал ему дело: в конце концов было то, что Нечаев отозвался прокурору, что не признает себя виновным в убийстве Иванова и считает себя только политическим преступником».^[670]

28 декабря прокурор Окружного суда приехал в Сущевскую часть для вручения Нечаеву обвинительного акта, но тот отказался его принять и не подписал расписку в получении. Тогда обвинительный акт был оставлен в камере на столе, Сергей сбросил его на пол, но ночью все же прочел. Ни повестку о вызове в суд, ни список присяжных заседателей он в руки взять не пожелал и от защитника, разумеется, отказался.

Столичные и московские полицейские власти не покидала тревога, они опасались нападения единомышленников арестанта на конвой, поэтому, согласно предписаниям Левашева, Слезкин распорядился организовать тайную доставку Нечаева в здание Окружного суда в ночь на 8 января 1873 года и его возвращение в Сущевскую полицейскую часть ночью же после суда. Конвой с трудом поспевал за черной арестантской каретой, мчавшейся по чуть покрытой мокрым талым снегом булыжной мостовой. Скакавший рядом Ремер с опаской поглядывал на заляпанные грязью колеса, едва удерживавшиеся на осях. Он превосходно помнил, сколько волнений доставила ему неисправность арестантского фургона, доставившего нечаевцев на гражданскую казнь и обратно в Литовский замок. Наверное, его поэтому и отправили с Нечаевым в Москву. Сергея трясло и бросало в разные стороны, он не мог сосредоточиться и оттого злился. Возникло предчувствие — все пойдет иначе, чем хотелось, коли так везут — таков и суд будет; в карете на обратном пути пережил он разочарование ходом слушания дела. Если бы не так везли, не довели бы обвиняемого до такой степени бешенства, то и процесс, возможно, прошел бы иначе, чуть иначе…

Незадолго до начала судебного разбирательства, 5 января 1873 года, Александр II повелел, чтобы «повременные издания ограничились перепечатками стенографического отчета «Правительственного вестника», как то исполнялось в 1871 г.».^[671] Тогда, во время «Процесса нечаевцев» министр юстиции откомандировал «особого чиновника» А. А. Казем-Бека для редактирования стенографического отчета. По распоряжению монарха Пален и в этот раз предложил Казем-Беку выехать в Москву для «присутствия» на слушании дела и выполнения деликатной работы со стенографами. Стенографический отчет суда над Нечаевым появился 12 января 1873 года в «Правительственном вестнике» (№ 10). В 1903 и 1906 годах его дважды перепечатал В. Я. Яковлев (Богучарский, Базилевский).^[672] В феврале 1904 года в лондонском историческом сборнике «Былое» его в весьма сокращенном виде опубликовал В. Л. Бурцев.^[673]

Судебное заседание открылось 8 января 1873 года в 12 часов дня и продолжалось до пяти часов вечера. Оно окончилось бы и раньше, если бы не инциденты, связанные с дерзким поведением Нечаева. Поздно вечером на имя министра юстиции Палена был отправлен следующий отчет о происшедшем в стенах подведомственного ему учреждения:

«Краткий отчет о судебном заседании по делу мешанина Сергея Нечаева.

Введенный в зал заседаний, Нечаев на первый вопрос Председателя об его имени, отчестве и т. п. ответил: «Прежде чем ответить на предлагаемые мне вопросы, считаю нужным объяснить, что я не признаю за русским судом права судить меня: я эмигрант и перестал быть подданным Российской Империи».

В публике раздался общий крик: «вон!» и одновременно с этим Председатель приказывает вывести подсудимого, а затем объявляет публике, что она обязана воздерживаться от всякого рода заявлений, иначе он поставлен будет в необходимость удалить ее из зала заседания, так как закон требует суда не от публики, а от особо избранных для сего органов судебной власти.

После того Прокурор на вопрос Председателя заявил, что ввиду находящихся в деле документов, подписанных самим подсудимым и не отвергнутых им, он не видит повода сомневаться в личности обвиняемого.

Перед составлением списка присяжных заседателей Нечаев вновь был введен в зал заседания и на вопрос Председателя: не желает ли он воспользоваться правом отвода присяжных? ответил: «Я уже заявил, что не признаю формальностей русского суда; я уже давно перестал быть рабом вашего деспота!»