Читать книгу - "Подлинная история графа Монте-Кристо. Жизнь и приключения генерала Тома-Александра Дюма - Том Рейсс"

7 июля кавалерия покинула Александрию и направилась на юго-восток – на соединение с армией, которая маршировала к Каиру. В Александрии остался лишь малочисленный гарнизон под командованием Клебера. Дюма и небольшая группа офицеров с лошадьми сопровождали Наполеона. Остальным пришлось идти пешком – с седлами или без них. Путь от Александрии в Даманхур Дюма и Наполеон проделали примерно за сутки. Там они присоединились к армии, которая, страдая, двигалась по той же дороге на протяжении трех чудовищных дней. И там же для Дюма начались настоящие неприятности в Египте.

* * *

Когда первые французские отряды вышли на окраину города Даманхур – «горстка лачуг[875], напоминающих голубятни», – для них имело значение только одно: там была вода. Офицеры и рядовые дрались друг с другом, чтобы добраться до нее. Они прыгали в пруды, мочили форму, брызгались, танцевали, смеялись и пели. Один офицер выпил двадцать чашек подряд. Эта остановка у прудов, – вспоминал он позднее, – «навечно врезалась в ум[876]каждого солдата моего подразделения как одно из приятных воспоминаний о жизни».

Наполеона, который игнорировал экстренные донесения генералов об обстановке на марше из Александрии в Даманхур, ждал далеко не радужный прием на фронте. Доктор Деженетт, главный военный врач, обязанности которого предполагали близкое общение со всеми – от главнокомандующего до низших чинов, – вспоминал настроение солдат: «Когда раздался чей-то полный муки[877]крик: „Вода кончилась!“ – армия ответила глубокими вздохами или гневным ропотом. Отчаяние доходило до таких пределов, что люди лишали себя жизни, с горькой иронией напоминая себе, что они получили шесть акров земли, обещанные Наполеоном. Ощущение краха, убивающее солдат или приводящее их в ярость, также охватило их начальников». Сам Наполеон позже станет вспоминать, что «видел, как двое драгун[878]покинули строй и, бросившись бежать во весь дух, утопились в Ниле». Один юный и многообещающий бригадный генерал в отчаянии застрелился, а перед этим долго разорялся о плохом планировании похода и страшных потерях[879]. Позднее, размышляя о египетской кампании во время ссылки на остров Святой Елены, Наполеон обвинит в своих неудачах подчиненных: «Воевать в подобных условиях[880]им было даже тяжелее, потому что это еще сильнее отличалось от удобств итальянских пьяцца и игорных домов».

Без скакунов кавалеристы чувствовали себя ненужными и потому злились. Они негодовали из-за того, что поход был не продуман и плохо подготовлен. Дюма выглядел особенно мрачным. Доктор Деженетт вспоминал, как Дюма «швырнул [свой] укороченный головной убор[881]на пол, потоптался [по нему] и, пересыпая речь гневными восклицаниями, сказал солдатам, что [правительство] отправило их в ссылку из ненависти к командующему, потому что боялось его». В этих словах, конечно, была доля правды, хотя Дюма, возможно, впоследствии пожалел, что говорил столь откровенно.

Однажды вечером, когда армия стояла лагерем в Даманхуре, Дюма раздобыл где-то несколько спелых образцов одного местного фрукта – столь изобильного, вкусного и хорошо утоляющего жажду, что солдаты стали называть его не иначе как «святой арбуз»[882]. Дюма пригласил в палатку на угощение нескольких соратников-генералов[883]– Ланна, Десэ и молодого горячего Иоахима Мюрата. Разговор коснулся насущной проблемы[884]: что они здесь делали? Умышленно ли правительство отправило их в пустыню – в ловушку, полную болезней и нужды? Был ли Наполеон жертвой или творцом злодейского замысла? Речь шла и о том, чтобы объявить главнокомандующему: армия дальше Каира не пойдет.

Как позже напишет доктор Деженетт в мемуарах, один из многочисленных информантов Наполеона каким-то образом услышал все[885], сказанное на этой встрече. Александр Дюма по кусочкам соберет довольно точную версию инцидента, узнав о деталях происшедшего в тот вечер от старых солдат, которые были там в тот момент, когда его отец оказался в шаге от мятежа:

Съесть три арбуза[886]было единственной целью встречи в палатке моего отца, но собрание быстро приобрело политический подтекст, когда генералы начали вслух говорить о своем недовольстве.