Читать книгу - "Капитан Михалис - Никос Казандзакис"

– Скоро зима… – со вздохом говорит старик.

Он думает о женщинах и детях, которых турки лишили крова, они прячутся теперь по пещерам, без хлеба, без одежды, без защиты. А еще думает о Крите, пытающемся вновь разорвать цепи рабства, но тоже не находящем ни в ком опоры. У проклятых европейцев нет сердца, у бедной матери Греции нет сил… Сами же критяне вряд ли справятся: мало людей, совсем мало оружия, почти нет хлеба. А тут еще зимние холода!.. Видно, Господь заодно с турками объявил войну критянам.

Перед глазами старика весь Крит от края и до края, с его горами, долинами, побережьем, оливковыми рощами, виноградниками и реками, то и дело наполняющимися кровью… Сколько восстаний пережил этот остров! Горели дома, уничтожались сады, убивали мужчин, насиловали женщин, а Бог все не желает обратить взор свой к Криту. И за свою-то одну жизнь семь раз видел старик, как критяне восставали и терпели поражение…

– Неужели нет в мире справедливости и милосердия? – восклицает старик и бьет кулаком по доске. – Боже, или ты оглох и не слышишь нас?

Из дома вышел Трасаки, внучок, и лицо старика сразу помягчело.

Юноша загорел, окреп на горном воздухе. Он становился все больше похож на отца – и глаза, и брови, и рот, и упрямство те же. Он взял у деда доску, посмотрел на нее и нахмурил брови.

– Опять алфавит не переписал!

Вот уже месяц он пытается выучить деда писать буквы. Очень уж хочется старику хоть перед смертью суметь написать свое имя. Есть у него и другая цель, но о ней он пока внуку не говорит. Сперва надо алфавит выучить! Но старческая голова с трудом воспринимает науку, а ручища, привыкшая к мотыге и ружью, никак не приноровится выводить на доске палочки, закорючки, кружочки, как того требует строгий учитель. Грифель часто ломается, и дед виновато опускает голову.

– Дел невпроворот, вот и не успел… – оправдывается он. – Уж не серчай!

– Да какие такие дела?! Вчера весь день на пороге просидел. Кто ни пройдет мимо – сейчас надо завести разговор! А за разговорами грамоту не освоишь. Если будешь и дальше так заниматься, никогда не научишься!

– Полно, внучек, не ругайся! Трудно мне, рука не слушается. Хочу повести направо, а она налево поворачивает. Только нажмешь посильней – грифеля нету…

– Понятно! А ты думал, ученье – это мотыгой ворочать? Давай руку, я буду ею водить. Бери грифель!

Послышались шаги. Старик поднял голову, радуясь неожиданной отсрочке. Мимо проходил усталый путник, одетый в свободный европейский костюм. В руке старый зонт.

– Здорово, земляк! – крикнул ему Сифакас. – Куда путь держишь? Присел бы, отдохнул, пропустил рюмочку ракии…

Путник остановился, молча оперся на зонт.

– Далече идешь? – переспросил старик.

– На прогулку, – ответил мужчина.

– На прогулку? Да уж больно время неподходящее выбрал, добрый человек, – слышь, стреляют! Сейчас мужчины на Крите не зонтики в руках держат, а ружья. Ты сам-то критянин?

– Критянин.

– Тогда чего ж ты ждешь?

Путник пристально посмотрел на небо, затянутое тучами.

– Дождь будет, – сказал он, наконец, и крепко сжал зонт.

Трасаки присмотрелся к нему.

– Да это ж кир Димитрос, наш сосед! Кир Димитрос, тетя Пенелопа с ног сбилась, тебя ищет!

– Где она?! – в ужасе воскликнул мужчина.

– Откуда я знаю? Должно, ходит по деревням и тебя ищет…

С неба действительно упали тяжелые капли. Кир Димитрос раскрыл зонт и двинулся дальше.

– Постой, добрый человек, а как же насчет рюмочки? – крикнул ему вслед старик. – Куда ты в такой дождь?

– У меня зонт! – не оборачиваясь, ответил кир Димитрос.

– Что с ним, а, дед? От кого он улепетывает?

– От жены, видать! – рассмеялся столетний старик. – Устал от нее, бедняга, вот и ушел в горы…

В неизменной накидке, с гитарой под мышкой из дома вышел Бертодулос. Глаза его блестели. Он только что позавтракал ячменным хлебом, обмакнув его в оливковое масло с винным уксусом, хорошим ломтем брынзы, выпил кружку вина. Подкрепившись, вышел во двор подышать свежим воздухом.

Надоело ему сидеть с женщинами и детьми. Бертодулос играл на гитаре, чтобы развлечь их, чтобы отогнать мысли о мужьях, ушедших в горы. Иногда ветер доносил оттуда звуки ружейных выстрелов. Женщины поднимались на второй этаж, прислушивались, и сердце у них замирало от тревоги. Единственное утешение – Бертодулос со своими закинфскими канцонеттами: от них и на душе становилось теплее.

– Дай Бог тебе здоровья, Бертодулос! – сказала ему вчера поповна Христина, недавно вышедшая замуж. – Твои песни послушаешь – и кажется, муж рядом.

Бертодулос горделиво приосанился, про себя подумал: как же мне за столько лет такое в голову не приходило? Значит, и у меня есть семья?..

– Как это так? – переспросил он, чтобы продолжить приятный разговор.

– Даже не знаю, как и объяснить тебе. Это только мы, женщины, понимаем. А ты уж лучше не любопытствуй! – И она лукаво улыбнулась.

Бертодулос подошел к старику и мальчику, склонившимся над доской.

– Ну что, дедушка, альфу хоть выучили? – спросил он. – Или и на эту гору еще не взобрались?

– Гляди, Трасаки, чтоб и тебе таким же шутом не стать, как этот старик.

Бертодулоса задела эта реплика, но он почел за лучшее промолчать. На днях, когда он посмел возразить, Сифакас схватил его одной рукой и усадил на выступ в стене, куда ставили горшок с базиликом. Бертодулос поднял крик. Женщины покатывались со смеху. Наконец принесли лестницу и сняли его. Поэтому сейчас он промолчал и поспешно спрятал гитару за спину.

– Иди-ка сюда, Трасаки, я научу тебя стрелять в цель, – сказал старик. – Вот это забава для мужчин! Принеси самопал!

Трасаки уже давно его приготовил, спрятал за дверью.

– Вот. Вчера я весь день чистил его, смазывал… Гляди, как блестит!

– Молодец, хвалю. Ты будешь стрелять еще лучше, чем твой отец. Чего таращишь глаза? Так и должно быть. Если бы сын не был лучше отца, мир тогда рухнул бы!

Старик положил свою огромную руку мальчику на голову.

– Ты должен превзойти всех нас. Мы, критяне, народ особый. У других как? Если ты пастух, то больше не думаешь ни о чем, кроме как об овцах. Крестьянин думает только о быках, а в дождь о посевах, купец – о торговле. А критянин должен еще думать и о Крите! А это значит, что у критянина всегда забот полон рот. Ведь наш благословенный остров порой сжирает все подчистую – и овец, и зерно, и товары. И на здоровье! Потому что, клянусь душой, которую я собираюсь отдать Богу, он достоин этого. Да что там говорить? Он жизнь твою забирает, а ты – радуешься! Вот так-то! А всякие там гитары, да Бертодулосы, да песенки, да европейские портки, да стриженые усики – это не для нас. Других дел по горло. Думаешь, я просто так грамоте учусь? Нет, у меня есть своя цель. Когда-нибудь я открою тебе свой секрет! – Дед положил самопал на колени, с нежностью, как ребенка, погладил его и принялся аккуратно заряжать. Зарядив, повернулся к внуку, стоявшему рядом на коленях и следившему за каждым его движением. – Так куда будем стрелять? Вон видишь ворону на верхушке рожкового дерева? Сейчас она будет на земле.