Читать книгу - "Великая война без ретуши. Записки корпусного врача - Василий Кравков"

В 5 вечера приехали и остановились в Подгайцах. И при наступивших движениях продолжаем довольствоваться столом и чаем в стаде.

3 сентября. С раннего утра идет неистовая канонада. Погода дождливая и холодная. «Комкор» и «наштакор», напившись утреннего чая, уехали в штаб 33-го корпуса в Завалув; мой генерал Федоров в негодовании, что ему они не сказали ни слова, я его успокоил и убедил ехать.

Началась настоящая война — настоящая бестолочь и сумятица, когда каждый из нас, когда не нужно, бывает предоставлен предержащей властью самому себе; эта же власть, когда не нужно, и лезет тебя опекать, как только почувствует сладость более или менее мирного, спокойного своего жития.

Я с частью штаба остался пока в Подгайцах] война меня достаточно умудрила, ч[то]б[ы] я всегда был в состоянии знать, где и когда мне находиться, знать и цену всяких приказаний и распоряжений свыше, отдаваемых при общей свалке чисто сомнамбулически. Аналогия с пожаром…^[788]

Сейчас дерутся 2-й и 33-й корпуса, наш корпус будет развивать их успех, а пока он в роли «пришей-пристебай». Быть, мне кажется, нашему корпусу при успешном наступлении других корпусов — в тени, а при неуспешных их действиях — козлом отпущения! Со мной согласен и генерал Федоров!

Стоном стоит ропот офицерства на обиды, учиненные штабом

12-й армии по части наград. Вопиют и врачи, кроме взысканных судьбой помпадуров; корпусной врач 33-го корпуса^[789] в своих ламентациях повторил в разговоре со мной ту же фразу, к[ото]рую мне пришлось как-то слышать в Риге от военного прокурора, обойденного наградами: «Совестно показаться детям!» Что награждения ведутся хулигански — всем известный факт; непристойное поведение в этом отношении командармов Радко-Дмитриева (уже давно потерявшего свой престиж хорошего стратега) и Горбатовского, являющихся настоящими сукиными сынами в проявлении самодурства, где требовалась бы по одному чувству патриотизма строгая справедливость. […]

4 сентября. Дождь, грязь, слякоть, холод. Я живу в Подгайцох, оперативная же часть — в Завалуве. Из-за мерзкой погоды раздумал ехать туда для свидания, а потому не осведомлен в деталях, как наши дела.

13-я дивизия вышла из состава нашего корпуса и передана на вчерашний бой в 33-й корпус. Того и гляди, что и 12-ю дивизию передадут в другой корпус, и останется наш «комкор» без «кор». Прошибательное движение, очевидно, совершается туго, иначе быстро бы пошли вперед. И стихии-то природы все не за нас: некстати будто бы испортилась погода. […]

5 сентября. Погода кислая. Окружающее царство проявлений одной только грубой силы, в среде к[ото]рого я нахожусь уже третий год, страшно меня утомляет и угнетает.

Совместные действия нашего корпуса со 2-м и 33-м не дали успеха нашему оружию; покуда-то мы собирались сделать прорывательный удар, немцы уже успели подвезти достаточно войска, чтобы произвести «уравновешение сил» — даже сами перешли в наступление, отнявши у нас нек[ото]рые пункты; потери наши огромные; в полках 33-го корпуса людей осталось до 500–600 в каждом; корпус этот отводится в резерв для пополнения, и наш корпус с 4 часов дня заступает его место; к нам вливается еще 23-я дивизия. […]

6 сентября. Погода хорошая. Ожесточенная с раннего утра до полудня канонада. Продолжает жить штаб на два отделения — в Подгайцах и в Завалуве. Когда освободятся помещения в последнем с уходом штаба 33-го корпуса — тогда соединимся опять вместе.

До обеда съездил в Завалув для держания связи. «Противник, — гласит приказ по корпусу, — после контратак 4-го и утром 5-го занял линии: опушку лесов западнее высот 419 и 350… Свистельники^[790] и рощи восточнее и юго-восточнее Сарники — Дольне…^[791] Правее нас — 2-й корпус, а левее — 22-й; 33-й корпус отходит в армейский резерв в район Бокув^[792], Носув, Гнильче и Рудники…^[793] Придается нам 23-я дивизия… Имея в виду в ближайшие дни продолжить наше наступление, командарм приказал закрепляться возможно ближе к позициям противника».

23-я дивизия — в корпусном резерве. Штаб 12-й див[изии] — ф[о]л[ьварк] Поноры, 13-й — Бокув и 23-й — Дытятын^[794]. Свистельники — в руках противника. Немцы нам на путях к Львову и Галичу создадут, я уверен, такие же неодолимые препятствия, как и на остальных фронтах. «Наше наступление»! Как грустно и смешно звучит это выражение. Наша скрипучая телега и усовершенствованное тевтонское авто! Пока мы сюда перебрасывали с севера силы, немцы уже успели опередить нас массированием своих сил, и перед нами теперь опять гранитная скала; развить брусиловского успеха над австрийцами уже нам не по плечу, когда предстал перед нами опять немец. Наши маргариновые полководцы диву даются, откуда только тевтоны берут столько сил! Артистическое художество и ремесленничество! Небо и земля… На стороне противника быстрота, сообразительность], организованность, уверенность и все проч. положительные качества, а на нашей — неповоротливость, нудность, хаотичная бессвязность и все прочие минусы. […]

7 сентября. День серый. В 13-й Сибир[ской] дивизии наколотили уже более 6 тысяч человек! Пленные немцы и австрийцы единогласно заявляют, что питались они превосходно и сытно! […]

15 сентября. Всю ночь шла канонада. В 12-й дивизии выявлена была полная растерянность и необъединенность действий — шли кто в лес, кто по дрова; один какой-н[и]б[удь] взвод немецкий занял часть наших окопов; убыло из строя до 15 офицеров (из них убито 6 чел[овек]), до 950 нижних чинов (из них убито 186, без вести пропали — 109); ранения были большей частью весьма тяжелые и причинены были в значительной степени нашей же артиллерией. «Комкор» не теряет видимости хорошего настроения, выбивать из занятых немцами окопов теперь считает лишним: при дальнейшем-де развитии действий немцы, говорит он, сами должны будут их очистить.

Прибыл в корпус первый передовой отряд Юго-Западного земского комитета (камергера Коновницына); прикомандиров[ал] его к 13-й дивизии; ожидаю обещанных мне других летучек, эпидемических, зубоврачебных отрядов.