Читать книгу - "Демография регионов Земли - Михаил Клупт"

Одна из таких границ, разделяя надвое Африканский континент, пролегает по Сахаре. К северу от нее располагаются арабские страны, где уровень заражения ВИЧ-инфекцией ничтожно мал, ожидаемая продолжительность жизни уже достигла 70 лет, рождаемость снизилась до 3,5 (Ливия), а кое-где и до 2,1 (Тунис) рождений в среднем на женщину. К югу лежит тропическая Африка, где из-за эпидемии СПИДа ожидаемая продолжительность жизни снизилась до 40–50 лет, а рождаемость (за некоторыми исключениями) колеблется в интервале от 4 до 8 детей в среднем на женщину.

Три границы пересекают Европу. Одна отделяет Испанию и Италию с присущими им сверхнизкой рождаемостью и пиететом перед «настоящим» браком, от запада Европы, где, как и на севере континента, рождаемость выше, а различия между брачными и внебрачными союзами давно утратили актуальность. Две другие границы отделяют страны, входившие ранее в советский блок, от их западных и восточных соседей. К западу (иногда более в политическом, чем в географическом смысле) от границ новых членов ЕС и НАТО выше и продолжительность жизни, и рождаемость, к востоку – в Белоруссии, России, Украине – продолжительность жизни меньше, а рождаемость также низка.

Протяженная российско-китайская граница разделяет две огромные страны, перед каждой из которых стоят серьезные, но очень непохожие друг на друга демографические проблемы.

Атлантика разделяет «Старый свет» и США, где, в отличие от Европы, рождаемость поднялась в последнее десятилетие почти до уровня простого воспроизводства, а значительная часть населения не склонна разделять ценности, лежащие в основе второго демографического перехода. По Рио-Гранде-дель-Норте проходит еще одна географическая граница, являющая в то же время границей политической и культурной. К югу от нее лежит латиноамериканский регион, ставший в последние десятилетия примером быстрого демографического перехода.

Все обозначенные границы объединяют две общие черты. Проблемы, сделавшие их не просто природными, культурными и политическими, но также и демографическими рубежами, – порождение второй половины ХХ в. Но сами демографические разломы прошли по цивилизационным рубежам, обозначившимся столетия, если не тысячелетия назад. Это не может быть случайностью. Вызовы истории – природные, политические, экономические и т. д., преломляясь сквозь особенности национальной истории и культуры, порождают специфические демографические реакции. В результате в рамках всемирного исторического потока формируется набор отличающихся друг от друга вариантов демографического развития.

Подобный ход развития характерен для многих процессов естественной и социальной истории. Нечто подобное наблюдается, например, при формировании биологического разнообразия: природа не создает монстров, возможные вариации происходят в определенном коридоре, однако его границы весьма широки.^[468] Уместна аналогия и с ранней человеческой историей: Д. М. Бондаренко и А. В. Коротаев, изучая антропологический материал, показали, как с усложнением человеческого общества увеличивалось число возможных, в том числе и реализованных на практике, вариантов его политического устройства.^[469] Та же логика применима и к рассматриваемой нами проблематике: разнообразие природных, политических, экономических, культурных и других условий определяет множественность вариантов демографического развития.

Естественно задаться вопросом, сколь долго будет функционировать механизм, генерирующий межрегиональные демографические различия? Как явствует из материала, изложенного в этой книге, вечных законов в демографии не бывает. На мой взгляд, однозначный, в духе философского детерминизма прошлых веков, ответ на вопрос о том, когда наступит эра всеобщей демографической конвергенции и наступит ли она вообще, принципиально невозможен. Слишком уж нестабильна социально-экономическая детерминации демографического развития, непредсказуемы эффекты ее взаимодействия с природной средой. Однако некоторые итоги подвести все-таки можно.

На протяжении второй половины ХХ в. социальные теоретики не раз заявляли о близком наступлении эры всеобщей конвергенции. Поводы были действительно вескими и всякий раз носили звучные имена: деколонизация, разрядка международной напряженности (она же detente), третья волна демократизации, становление униполярного мира и, наконец, глобализация. Однако, подобно «эре милосердия», эра конвергенции, в том числе демографической, так и не наступила. Более того, вопрос «Конец конвергенции?» вынесен в один из подзаголовков недавнего доклада ООН о развитии человека.

До 1990 г., указывается в докладе, разрыв в продолжительности жизни между странами с высоким и низким доходом сокращался. Теперь этот процесс почти прекратился. За последние полтора десятилетия разрыв в продолжительности жизни между богатыми и бедными странами уменьшился всего на 3 месяца и составляет сейчас 19 лет.^[470] «Если бы в странах с высоким доходом рост сегодня остановился, – говорится в докладе, – а в Латинской Америке и Африке к югу от Сахары он продолжался в нынешних темпах, Латинская Америка догнала бы страны с высоким доходом не ранее 2177 г., а Африка – не ранее 2236 г. Большинство развивающихся регионов отстают, а не нагоняют богатые страны».^[471]

Тенденция к сближению уровней рождаемости в различных регионах мира несомненна, однако и в этом случае нельзя говорить о ее безусловном доминировании. В последние четверть века явно обозначилась дивергенция уровней рождаемости в трех частях постиндустриального мира: Северной и Западной Европе, США, Южной Европе. В ряде развивающихся стран: Буркина-Фасо, Гане, Доминиканской Республике, Кении, Мали, Мозамбике, Нигере, Танзании, Турции, Уганде – снижение рождаемости сменилось стабилизацией ее уровня.

Дивергентным оказалось и социальное развитие стран третьего мира. Их авангард – Республика Корея, Сингапур, Мексика, Бразилия, Турция – сегодня входит в группу стран со средним или даже высоким уровнем человеческого развития, далеко опережая по любым показателям тропическую Африку.

Нарастает роль дивергентных процессов нового типа. В пределах стран мирового Севера разрастаются конклавы мирового Юга, населенные иммигрантами из развивающихся стран и их потомками. Здесь своя культура, своя, отличная от господствующей в остальной части страны, система ценностей. Потенциальная конфликтность этих конклавов, как показывает пример Франции, легко перетекает во вполне реальные беспорядки.

На заре теории демографического перехода ее идеологи переоценили скорость конвергентных процессов и недооценили длительность перехода человечества к единому режиму демографического воспроизводства. Ф. Ноутстейн, один из «отцов» теории демографического перехода, полагал, что население мира составит к 2000 г. 3,3 млрд человек.^[472] Он ошибся почти вдвое.