Читать книгу - "Лукреция Борджиа - Сара Брэдфорд"

Лукреция очень обрадовалась благополучному прибытию Альфонсо в Париж и поблагодарила супруга за это сообщение. Чрезвычайно довольна была она приемом, который оказали мужу королевская чета, «мадама» («мадам Луиза», мать короля) и нобили. «Ваши письма доставили мне исключительное удовольствие, [новости] тронули до глубины души». — Она рассказала, что прочитала его письмо придворным, желая доставить им радость. Затем заверила его, что в Ферраре в его отсутствие дела идут хорошо и спокойно. Закончила письмо семейной новостью: у сына их Ипполито выскочила сыпь и слегка поднялась температура, однако нет ничего серьезного. Подозревала она, что и Франческо может слечь с той же болезнью, «хотя ест он хорошо и набирает вес. Все время ловлю себя на том, что хочу в привычный час принести благословить ребенка Вашему Сиятельству». У Эрколе все в порядке, с каждым днем он становится все лучше, дочь здоровая и крепенькая. «Мы все целуем Вашу руку…»

Она с гордостью информировала Изабеллу об успехах Альфонсо при французском дворе, рассказала, как «обласкали» его король и королева и «мадама», какой почет оказали ему на приеме папского легата. Затем описала, в каком великолепном одеянии он явился в Собор Парижской Богоматери на подписание англо-французского договора: «Камзол из золотой парчи, подбит горностаем, берет украшен огромным бриллиантом. По словам наших послов, камень этот, привлекал внимание и выглядел превосходно».

Пистофило и Боначчьоли написали подробные отчеты о великолепных развлечениях — турнирах и банкетах. — которыми Франциск потчевал английских послов: «Вчера и сегодня устраивали рыцарские турниры, в которых принимал участие король. Он и его соратники оделись в белую одежду, а господин Сент Пол с послами выступили в черных одеяниях». 22 декабря состоялся большой турнир. Пистофило писал, что за этим зрелищем последовал бал: в присутствии короля и английских послов итальянцы танцевали под звуки гобоев до самого обеда. «Золота и серебра было столько, что удовольствовалась бы и самая алчная душа», — сообщил секретарь. В подвесных светильниках горело более пятидесяти свечей. Король восседал во главе стола, на возвышении, в парчовом кресле под балдахином, а по левую и правую руку от него — английские послы, между которыми рассадили придворных дам. Альфонсо же, как с гордостью отмечал Пистофило, отвели место среди почетных гостей. Обед устроили с королевским размахом: блюда вносили под пение труб. После обеда столы мигом убрали, и появились двенадцать танцоров в масках и черных бархатных одеждах. Затем к ним присоединились двенадцать других, эти, напротив, были одеты в белоснежный бархат.

Джованни Борджиа добрался благополучно: Альфонсо написал об этом Лукреции из Парижа 26 декабря, однако в письме чувствовалась некая холодность. «Я видел его и постарался устроить все, что для него необходимо. И в дальнейшем я буду делать все из любви к Вашему Сиятельству…» Лукреция постоянно беспокоилась о Джованни Борджиа: пока он ехал в Париж, она написала своему доверенному лицу в Милане, Джованни ди Фино, и проинформировала его о прибытии туда Джованни Борджиа. Многие письма Ариосто к Лукреции посвящены Джованни. Он писал об усилиях, которые они вместе с Альфонсо прилагают, хлопоча за Джованни при французском дворе. Ариосто рассказал ей, что еще прежде, чем Борджиа туда приехал, он (Ариосто) говорил о нем с королем, с зятем Чезаре, де ла Тремуйлем, с Галеаццо да Сансеверино, королевским обершталмейстером и Ла Палиссом. С «мадамой», однако, поговорить не удалось, потому что с ее высочеством постоянно общался Альфонсо. Король очень любезно сказал Ариосто, что он постарается сделать все, что потребуется, так что к Лукреции отнесутся с должным вниманием (по всей видимости, имеется в виду, что Джованни примут на службу к королю). 20 декабря Пистофило сообщали, что Альфонсо и его свита чувствуют себя хорошо, но пока что Альфонсо не представил Джованни королю.

Наконец Альфонсо изыскал возможность представить Джованни его величеству. При этом присутствовали де ла Тремуйль и Сансеверино. Об этом Бонавентура Пистофило доложил Лукреции 23 декабря, но так как король находился в такой компании, он (Альфонсо) не мог вручить ему рекомендательного письма Лукреции. Джованни сказал Пистофило, что он хочет послать письмо королеве и «мадаме» (вместо того, чтобы лично передать его), на что Пистофило напомнил ему, что ему следует произвести на них наилучшее впечатление. Борджиа ответил, что он готов оказать им любую услугу, однако они настроены по отношению к нему слишком холодно. «Со своей стороны, — заметил обеспокоенный Пистофило, — я напомнил дону Джованни о том, что, на мой взгляд, должно быть ему полезно». Вскоре Джованни удалось вручить письмо Лукреции королю и «мадаме», «его пригласили и выказали расположение, хорошо приняв, он навещает их каждый день», однако Пистофило вынужден был констатировать, что дальнейшая судьба Джованни еще не решена, а у Борджиа вышли все деньги. 21 января он лишился и надежды: «Большие надежды Вашего Сиятельства относительно дона Джованни, похоже, не сбываются. Я сомневаюсь, что он захочет остаться здесь без средств к существованию. Мне очень неприятно писать Вашему Сиятельству о том, что вызовет у Вас досаду, но… лучше будет, чтобы Вы знали, как обстоит дело». Планировалось, что феррарцы уедут, а Джованни останется, однако этого не произошло, и добился ли он чего от «мадамы» и господина Грамона (Габриель, кардинал, епископ Тарба), неизвестно. Со своей стороны, Лукреция тепло благодарила Альфонсо за заботу о Джованни Борджиа, ее брате.

Отъезд Альфонсо из Парижа откладывался. 15 января уехали английские послы, а он оставался, так как и «мадама», и Сансеверино болели, а король со своей свитой отправился в Сен-Жермен охотиться на оленей. Герцог вынужден был дождаться его возвращения, чтобы поговорить о своих делах. Он написал благодарственные письма королю и кардиналу (Томасу Уолси^[54]), которые король на английском языке прочел сопровождавшим его джентльменам. «Король сказал много дружественных и лестных слов о господине герцоге и Вашем Сиятельстве, и я представлю этому доказательства, когда вернусь в Феррару», — писал Пистофило Лукреции. Папский легат признался, как сильно хочется ему повидать Лукрецию, хорошо бы получить на это разрешение понтифика. Тем временем Альфонсо, воспользовавшись свободным временем, посетил торговцев и купил несколько виверр^[55], которые, как написал Пистофило, «стали совсем ручными: Его Светлость спускает их с поводка и позволяет гулять, как собакам. Животные молодые и красивые, в особенности самец. Мессер Потеджино купил для Эрколе маленького пони, хотя, пожалуй, он больше подойдет Франческо, потому что слишком маленький».

24 января Альфонсо наконец покинул Париж. Накануне отъезда он обедал в отведенных ему комнатах в компании господина де Грамона и французского адмирала Гийо-ма Гуфье. «Они сказали герцогу самые приятные слова», а когда он уезжал, де Грамон подарил ему мула в богатой упряжи. Похоже, что, кроме приятных слов и мула, Альфонсо за эту поездку ничего не получил.