Читать книгу - "Николай Клюев - Сергей Станиславович Куняев"

«Присылаю Вам, дорогой Виктор Сергеевич, три стихотворения под общим названием „Республика“. Не знаю, как они сложены, но по чувству истинны и необлыжны. Если Вы найдёте достойным напечатать их в „Ежем<есячном> журнале“, то вышлите за них и деньги кряду же по получении, как Вы обещали в письме на стихотворение „Уму республика“, причём и за это последнее стихотворение тоже уплатите заодно. Мне стыдно с Вами говорить так, но я очень нуждаюсь. Мука ржаная у нас 50 руб. и 80 руб. пуд. Есть нечего и взять негде. Сам я очень слаб и болен, вся голова в коросте, шатаются зубы и гноятся десны, на ногах язвы, так что нельзя обуть валенка, в коросте лоб и щёки, так что опасно и глазам. Я очень и очень удручён, ни за что придётся пропадать, хотя при пролетарской культуре такие люди, как я, и должны погибнуть, но всё-таки не думалось, что моя гибель будет так ужасна, — ведь у меня столько друзей с братьями, которым стоило бы один раз в неделю не сходить в „Привал комедиантов“ или к любовнице, и я был бы сыт в моей болезни. Вот Есенин, так молодец, не делал губ бантиком, как я, а продался за угол и хлеб, и будет цел и из всего выйдет победителем — плюнув всем „братьям“ в ясные очи».

Клюев уже не сдерживался, может быть, и понимая в глубине души, что никому Есенин не «продавался», но получить удар от своего «жавороночка» — ни с чем не сравнимая боль… И всё же — проходит немного времени, Иванов-Разумник умасливает «Серёженьку», объясняя ему — насколько тот не прав в оценке клюевских революционных гимнов. И Есенин оттаивает. Уже следующее стихотворение — где он воспевает «щедрость наставников моих», где «звездой нам пел в тумане разумниковский лик» и «апостол нежный Клюев нас на руках носил» — говорит о том, что добро не забыто, даром что «теперь мы стали зрелей и весом тяжелей»… Уже написана статья «Отчее слово» о «Котике Летаеве» Белого, где финал «Песни Солнценосца» цитируется в абсолютно доброжелательном контексте. Наконец, в феврале выходит тот самый коллективный сборник, о котором Есенин писал Ширяевцу — «Красный звон» с циклом поэм Есенина «Стихослов», с подборками стихов Клюева, Ширяевца и Орешина. И если А. Гизетти обвинял поэтов в том, что они якобы избрали путь идолопоклонства и «пресмыкания перед народной революционной стихией», а будущий имажинист Вадим Шершеневич — в «спекуляции на модных настроениях», то известная нам Зоя Бухарова под характерным псевдонимом «Фома Верный» писала в «Знамени труда»: «„Красный звон“ должен найти самое широкое сочувствие и распространение. Будем бережно хранить его свежие, дорогие страницы от всяких тёмных, лукавых покушений. Будем отдыхать на них от мелочно-обывательской, жалко-трусливой болтовни. И нетленными, благоуханными, невредимыми донесём эти скрижали Великой Русской Революции — до наших потомков, не удостоившихся быть благоговейными очевидцами грозного, но прекрасного мирового переворота».

Посодействовал заочному примирению и Миролюбов, о чём известил Клюева, а Николай откликнулся сердечным письмом, где, что характерно, обозначил свою «третью правду», свой путь в революционном взбаламученном море: «Я не большевик и не левый революционер. Дорогой Виктор Сергеевич. Тоска моя об Опоньском царстве, что на Белых Водах, о древе, под которым ждёт меня мой Царь и брат. Благодарение Вам за добрые слова обо мне перед Серёжей, так сладостно, что моё тайное благословение, моя жажда отдать, переселить свой дух в него, перелить в него все свои песни, вручить все свои ключи (так тяжки иногда они, и единственный может взять их) находят отклик в других людях. Я очень болен, и если не погибну, то лишь по молитвам избяной Руси и, быть может, ради „прекраснейшего из сынов Крещёна Царства“».

Есенин в это время работал над одним из первых вариантов «Ключей Марии» — название ещё не родилось, но было уже подсказано клюевским письмом, прочитанным у Миролюбова. Трактат о поэзии, писавшийся под явным влиянием бесед с Клюевым и Белым об орнаменте и в подспудной полемике с «Жезлом Аарона», получил имя с соответствующим примечанием: «Мария» на языке хлыстов шелапутского толка означает «душу». При очевидной для посвящённых отсылке к Клюеву, к его знанию этого потаённого мира, высвечивается и ещё один смысл: Мария, не хлопотавшая, в отличие от Марфы, а благоговейно внимавшая Христу. И как примеры высшей поэзии на первых страницах приводились стихи Клюева из цикла «Земля и железо».

* * *

Россия перешла на григорианский календарь. Был принят закон о социализации земли. Ликвидирован Святейший синод. Наконец, Россия объявила себя вышедшей из войны, был отдан приказ «о полной демобилизации по всему фронту».

Церковь лишалась прав юридического лица и всего имущества. В знак протеста в провинции прошли крестные ходы, расстрелянные карательными отрядами.

Восемнадцатого февраля немцы прекратили перемирие с Советской Россией и начали наступление на Псков и Нарву. А через два дня на фоне немецкого наступления и непрекращающихся антибольшевистских выступлений в Петрограде Совнарком принял решение о переезде и переносе столицы в Москву.

Ещё через два дня в Петрограде вводится военное положение. Немцы занимают Псков. Заключается похабный (без всяких кавычек!), но, увы, жизненно необходимый мир в Брест-Литовске. Россия практически превращается в протекторат Германии.

А в Мурманск прибывает английский крейсер «Глория» по договору с исполкомом Мурманского совета для обеспечения безопасности города и отражения немцев на севере. В Архангельске с той же целью высаживаются французские и американские части. Начинается по сути ползучая оккупация страны.

Десятого марта советское правительство переезжает в Москву. Петербургскому периоду российской истории приходит конец.

И в это время Клюев, при получении последнего известия, пишет одно из самых своих поразительных стихотворений.

То, до чего додумались Бердяев, Дорошевич, Федотов — Клюеву было ясно изначально, но последним шагом Ленина, вдохновившим поэта, — стал именно переезд власти в Москву. Статуса столицы лишалось детище Петра-антихриста, начинался заново московский период русской истории, прерванный триста лет назад.