Читать книгу - ""Долина смерти". Трагедия 2-й ударной армии - Изольда Иванова"

До войны я заведовала медпунктом при льнозаводе в Смоленской области. 22 июня 1941 г. получила повестку о мобилизации и была направлена в витебский госпиталь № 2067. 4 июля нас перебросили в Волоколамск, оттуда в подмосковный Егорьевск. В госпитале лечились раненые защитники Москвы.

В декабре из сотрудников нашего госпиталя была сформирована орму — отдельная рота медицинского усиления — и направлена на Волховский фронт. 1 января мы прибыли в Малую Вишеру. Недавно освобожденный город еще дымился. В одном из полуразрушенных зданий с забитыми фанерой окнами начали принимать раненых.

В январе наши войска прорвали немецкую оборону за Волховом и устремились на запад. Мы шли за ними.

Рота состояла из четырех хирургических групп, в каждую из которых входили два хирурга, фельдшер, две медсестры и два санитара. Все восемь врачей были достаточно опытны.

Василий Иванович Вялкин и Дахов прошли финскую войну, в которой были награждены орденами Красной Звезды. Большинство врачей отличались высокой требовательностью и организованностью. И каждый из них работал честно, не покладая рук. Группы были разбросаны в разных местах, а подчинялись санитарному управлению фронта. Прямо в лесу устанавливали палатки на 50 раненых каждая. Отопление — две железные печки. Освещение — от движка, который работал круглосуточно и очень нас изнурял: казалось, что вся земля дрожит. Специальных операционных не было: в палатках (на раскладных столах) и оперировали, и перевязывали, и вводили противостолбнячную сыворотку, и переливали кровь.

Автоклав устанавливали рядом с палаткой и здесь же стерилизовали материал и инструменты. Бинтов не хватало, и санитары стирали уже использованные. Обязанностью санитаров было и закапывать ампутированные конечности. Морозы стояли лютые. Землю приходилось рубить топором…

Госпиталь дислоцировался в прифронтовой полосе, и раненых поступало очень много. Их привозили на машинах (если позволяла дорога) или на собаках. Укладывали раненых на еловые ветки — ни подушек, ни матрацев не было и в помине. Не всегда хватало и чистой воды — приходилось кипятить снег или брать воду в воронках или в болоте, затем фильтровать и кипятить. Кормили тем, что привозили из походной кухни, бывали и перебои в снабжении продуктами.

Все раны заживали быстро — сказывалась психологическая выносливость.

Мы работали сутками. Спали не раздеваясь, урывками. Если иногда удавалось поспать пару часов — считаешь, повезло. Умоешься снегом — и снова к столу. Но никто не жаловался: нужно было выжить, победить!

Совсем тяжело стало, когда замкнулось кольцо окружения. Примерно с 4 июня перестали вывозить раненых. Кругом болото, вода. Где только островок суши — лежат раненые. И каждый день прибывали новые: ведь тяжелые бои продолжались. Кто мог хоть как-то передвигаться — брали в руки палки и уходили.

Походная кухня больше не появлялась. Самолеты иногда сбрасывали сухари в мешках, при падении они превращались в муку.

22 июня наш начпрод сказал: «Забирайте последние крошки от сухарей. Это все, что у меня есть». Оказалось, осталось три с половиной котелка, которые мы разделили на 75 человек (по полторы ложки на каждого) и дали запить болотной водой. Нас, медиков, оставалось четверо: хирург, два санитара и я — фельдшер. Мы тоже совсем обессилели.

Было у нас несколько банок консервированной крови, непригодной для внутривенного вливания. Хирург мне сказал: «Спроси у раненых, будут ли они ее пить?» Я каждому дала по столовой ложке. Вокруг рта получались красные ободочки. И те ободочки у меня перед глазами до сих пор.