Читать книгу - "Кровавый знак. Золотой Ясенько - Юзеф Игнаций Крашевский"

вас, я как раз не отправил всех и не настроил их против себя. Всё-таки я не просил вас об этом, не требовал, – говорил Ясенько. – Вы первый объявили мне об этом. Естественно, имея дело с таким значительным обывателем, я думал, что слово его свято.

Пан Себастьян побледнел, как стена, руки его задрожали, он вздохнул, в кормане что-то забренчало, будто трогал ключи.

– Пане благодетель, – сказал он, смешавшись, – но я, кажется, всегда говорил это: если бы не купил этой каменицы.

– Прошу прощения, пан, – прервал Ясенько, – как сегодня помню ещё слова, которыми вы попрощались со мной, и могу повторить их под клятвой; вы сказали мне там у порога: «Если случай вынудит поместить деньги, то есть для их оборота, я буду готов по первому слову». А ещё раньше, показывая сундук, вы говорили: «Поискав, хоть бы вдовойне найдётся».

Всё это действительно Звиниарский отлично себе припоминал; чувствовал себя виноватым и стоял как на раскалённых углях. Адвокат безжалостно вежливо говорил дальше:

– Заметьте только сами, в какое положение меня поставили. Доверяя вашему слову, я понаделал соглашений. Вам легко от меня отделаться тем, что купили дом и не желаете спекулировать, но я связан своим словом, а для законника, добрая слава которого должна быть не запятнана, несдержанное обещание – это моральное убийство. Кто же мне теперь поверит? У кого найду кредит? Я по-детски рассчитывал на эти деньги, которые принесли бы вам прекрасный процент; я шёл сюда как в кассу, через час мне нужно выплатить.

Пан Себастьян весь дрожал; привыкший к уважению данного слова, он чувствовал, что эти упрёки были мотивированными и справедливыми, у него внутри горело; наконец он сказал себе: «Будь что будет. Нужно слово своё выкупить».

– Но ради Бога! – воскликнул он тихо и несмело. – Говорите, сколько нужно в эту минуту?

Адвокат только поймал произведённое впечатление; он видел, что его дело идёт хорошо и надо только уметь использовать положение. Он услышал даже звон ключей в кармане. Поэтому тем более не спешил с произнесением последнего слова. Как молния пролетело через его ум и то, что имел для выбора: или просить руку Полции и заслужить милость отца, или её потерять и реализовать программу на наличные.

Что тут было предпринять? Ясенько думал, а так как имел тот редкий талант говорить что-то иное и энергично обрабатывать мыслью и посторонние предметы, то продолжал разговор, колеблясь над окончательным результатом.

Ему срочно нужны были деньги, эта небходимость склонила его наконец сказать, что в эти минуты он пришёл за – двадцатью тысячью золотыми.

Себастьян нахмурил брови – поскольку был теперь уверен, что деньги пропадут.

– Хорошо, – сказал он, – честный человек рубашку с себя снимет, а слово сдержит. Паскевичи подождут. Но предупреждаю вас, что от всяких дальнейших ссуд я свободен, прошу подписать шестимесячный вексель. А так как я мог быть причиной, видит Бог, невольной, ваших потерь и разочарования из-за моей неопытности и необдуманных слов (за которые расплачиваюсь), – прибавил он, вздыхая, – никого процента не принимаю. Садитесь и пишите вексель.

Адвокат заколебался: стоило ли продать за эти двадцать тысяч надежду на приданое панны Аполонии?

Снова у него мелькнуло в голове, что у брата, который ходил в школу, слабое здоровье, был бледен, кашлял. А тут с другой стороны такая острая необходимость в деньгах.

– Но, смилуйся, пан, – сказал он, смягчая тон, Себастьяну, – не гневайтесь на меня, мне было бы неприятно, если бы наши отношения от этого пошатнулись. В чём же я виноват? Скажи сам.

– Вы? Ни в чём. Если кто и виноват, то это я, – добавил хмуро пан Себастьян. – Я, я. Пишите вексель. Сталось. Не о чем говорить.

– Вы имеете ко мне предубеждение?

– Нет, к себе, потому что я старый болван!! – сказал он, подходя не к сундуку, а к стоящей у окна шкатулке и доставая из неё кучку билетов, которую бросил на стол перед Шкалмерским.

– Действительно, дорогой пане Звиниарский, вы поставили меня в такую необходимую крайность; что было делать? Если бы я знал.

– Ну, не будем говорить об этом, пишите.

Адвокат с великой поспешностью сделал вексель, на который мещанин не взглянул. Несомненно, неприятное положение и спешка были поводом ошибки, что вместо шестимесячного он написал годовой срок. Но Звиниарский не читал векселя, он торопился спрятать его от жены, от которой всё это несчастное предприятие хотел утаить, поэтому бросил его в шкатулку.

Адвокат спрятал билеты в карман, сильно сжал руку бедного человека, осыпая его самыми нежными заверениями в дружбе, посвящения, предлагая услуги, обещая золотые горы.

Звиниарский на это всё молчал как камень, поклонился, проводил, а когда наконец Шкалмерский вышел, вздохнул всей грудью.

– Он ободрал меня, но пусть люди не знают, а то будут смеяться.

Адвокат ещё сходил с тёмных ступенек, размышляя над тем, почему личико Полции не соизволило ему показаться, когда вошла любопытная пани Себастьянова. Муж с руками в карманах прохаживался по комнате.

– Ну что, дорогой, – спросила она, заглядывая ему в глаза, – как же вы закончили с этим франтом?

– Ну, ничего… поговорили… и пошёл себе…

Жена посмотрела на мужа и хорошо его поняла.

– Что же ты кислый? Наверное, вытянул у тебя.

– Где же! Но нет, нет, дорогая, только утомил меня. Потому что я этих дел не знаю. Пока есть моя работа, заплатят, и хорошо, а как уже дальше, то мне справиться тяжело.

– Ты не дал ему? Ничего? – подозрительно спросила жена.

– А почему я должен был ему давать? Что-то дождь начинает капать, – сказал он, приближаясь к окну.

– Дождь! Ты болтаешь. Признайся, он вырвал у тебя какие-то деньги?

– Если говорю нет, значит, нет, – ответил Себастьян. – Будет ужасная грязь.

– Ой! Ой! Будто ты не влез в грязь с этой норимберской куклой.

– Оставь же меня в покое, женщина! Что я тебе должен!

Пани Себастьянова замолчала, отложила допрос до более подходящего времени, но как особа опытная, она ушла с убеждением, что муж, должно быть, заплатил за своё добродушие.

Если бы даже она была менее проницательной, вздохи супруга в течение всего вечера и сквозь сон ночью, хмурое лицо, настроение, которого пиво прояснить не могло, дали ей пищу для размышления.

Невзирая на слишком счастливый оборот денежного дела, Шкалмерский ушёл неуверенный, хорошо ли поступил – однако же у него был нож у горла. Надежда на дочку пана Себастьяна и сундучок ограничивались до двадцати тысяч, которых для такого предприимчивого человека, как адвокат, хватало не надолго.

Настоящее было спасено, но будущее?? Ясенько верил с свою счастливую