Читать книгу - "Тайные дневники Шарлотты Бронте - Сири Джеймс"

На рассвете я в панике оделась и бросилась в соседний дом, где мистер Николлс снимал жилье. Дверь отворил церковный сторож в ночной рубашке и колпаке, протирая заспанные глаза.

— Мистер Николлс уехал еще затемно. Мы его больше не увидим, вот ведь жалость!

Замечание мистера Брауна показалось мне весьма любопытным, учитывая, что всего пять месяцев назад он хотел пристрелить викария.

— Вы знаете, куда он уехал? — осведомилась я.

— На юг Англии на пару недель. А потом, наверное, будет искать новый приход.

— Наверное? Вы имеете в виду, что мистер Николлс не обеспечил себе нового места?

— Ага. Но я не переживаю за него, мэм. Пристроится где-нибудь. Он получил хорошие рекомендации и будет находкой для любого прихода. Вы не волнуйтесь: он никому не намекнул, почему меняет работу, ни словечком не обмолвился против вас или вашего батюшки, хотя мучился изрядно.

— Правда?

Мое сердце сжалось от грусти.

— Чистейшая. Наоборот, сколько я ни допытывался, он уверял, что в жизни не ссорился с мистером Бронте и они расстались друзьями. Мол, у него свои причины уехать. А вас, мисс Бронте, он и вовсе до небес превозносил.

Три недели после отъезда мистера Николлса я болела и не находила себе места. Волнение последних месяцев отразилось на папе. Случилось именно то, чего я опасалась: он перенес удар, из-за которого на несколько дней совершенно ослеп. Я ухаживала за ним. Он поправился, но зрение вернулось не полностью. Теперь отец больше зависел от меня и нового викария мистера де Рензи (весьма мало подходящего для этой должности).

Затем пришла весточка от мистера Николлса.

— Мистер Грант заходил, — Марта протянула мне конверт. — Сказал, это было вложено в его письмо, и велел тихонько передать вам, пока вашего папы нет дома.

Я взяла послание и поблагодарила служанку; как только она покинула комнату, я вскрыла конверт.

21 июня 1853, Солсбери

Дорогая мисс Бронте!

Простите, что прибег к подобной уловке, но, памятуя о враждебности Вашего отца, я опасался, что обычным путем письмо до Вас не дойдет.

Надеюсь, мое послание не рассердит Вас. Три недели я не мог решиться написать Вам. Наконец набрался смелости благодаря выражению Ваших глаз, когда мы стояли у калитки пастората вечером перед моим отъездом. В Вашем взгляде было столько сочувствия — по крайней мере, так мне показалось, — как будто Вы понимали все, что я перестрадал и испытал за последние несколько лет, и особенно последние шесть месяцев. Я дал волю своему воображению? Если так, смело выкиньте этот листок и больше ни о чем не думайте. Если нет… если Вы способны предложить мне хотя бы искру надежды, мельчайший знак, что Ваши чувства переменились, я буду безмерно счастлив.

Я решился покинуть Хауорт лишь под жестоким давлением рассудка и духа. В подобных обстоятельствах я не видел иного выхода. Теперь, окончательно и бесповоротно разлучившись с Вами — лишившись возможности увидеть Вас хоть мельком, когда Вы идете из дома в церковь или гуляете в саду или по пустошам, — я изнемогаю от одиночества. Мое сердце разрывается на части от невыносимой боли и жгучего сожаления.

Последние несколько недель я путешествовал по югу — прелестные края, но я был не в силах ими насладиться. Я посетил соборы в Винчестере и Солсбери — последний особенно великолепен, — но думал лишь об одном: как жаль, что мисс Бронте не видит их вместе со мной! Вы сочли бы их удивительными произведениями архитектуры, не менее прекрасными, чем Йоркский собор.

Пожалуйста, не просите забыть Вас. Это невозможно. Моя любовь к Вам горит вечно и никогда не остынет. Я больше ни о чем не помышляю. Все мои мечты — о Вас. Общение с Вами было одной из самых больших и чистых радостей в моей жизни; я не могу смириться с его полной утратой. Знаю, что Вы не имеете ко мне равных по силе чувств. Если хотите, мы никогда больше не будем обсуждать вопрос брака, но если Вы найдете в своем сердце возможность предложить мне плоды нашей былой дружбы, я приму их с большей благодарностью, чем Вы можете вообразить.

Вы позволите писать вам и впредь? Не сомневайтесь, мисс Бронте, весточка от Вас не только весьма вдохновит и ободрит ее бесконечно благодарного получателя, но и доставит мне одно из немногих удовольствий в жизни, которая пока утратила всякое значение и смысл.

Я буду проживать по этому адресу еще неделю. Затем вернусь в Йоркшир в надежде найти новое место. Передайте мои наилучшие пожелания Марте и Табби, если это возможно без ведома Вашего отца, и разрешите выразить свои самые искренние пожелания доброго здоровья помянутому джентльмену и Вам. Остаюсь Вашим верным и почтительным слугой,

А. Б. Николлс.

Дважды я перечла письмо, даже трижды, и каждый раз с безмерным удивлением. О! Какими знакомыми казались страдальческие слова! Много лет назад я строчила бесчисленные подобные послания месье Эгеру, наполненные схожей силой эмоций и схожей мукой надежды и отчаяния. Вот отражение моих собственных чувств! На этом листе мистер Николлс предстал передо мной в совершенно новом свете.

Казалось невозможным, что сдержанный викарий, которого я знала восемь лет, тихо и уверенно выполнявший свои обязанности, скрывавшийся за маской суровой мужественности и благопристойной вежливости, является автором этого пылкого письма. Он с такой страстью предложил мне руку и сердце; он не сумел скрыть обуревавших его чувств перед всеми прихожанами и после, у калитки пастората. Вот уж точно, в тихом омуте черти водятся.

В тот же день я ответила, известив мистера Николлса, что согласна поддерживать с ним связь, но письма лучше передавать через мистера Гранта.

Спустя две недели приехала Эллен. Впервые за нашу долгую дружбу мы поссорились. Казалось, она каждым словом хочет принизить мистера Николлса.

— Хорошо, что ты избавилась от него, — заявила она как-то утром за кофе.

— Хорошо? Откуда такая злость? Ты всегда пела мистеру Николлсу дифирамбы. Что вызвало подобную перемену?

— Пару месяцев назад он был жутко мрачным. Терпеть не могу мрачные лица.

— У него были причины для грусти.

— Он должен был возвыситься над собственным несчастьем и не заражать им остальных. Но это не единственная причина, по которой я переменила свое отношение к нему. Он тебе не пара, Шарлотта. Он викарий — ты давно уверяла, что никогда не выйдешь замуж за священника, — к тому же ирландец. Даже твой отец считает, что ирландцы — весьма ленивый, невоспитанный и неряшливый народ.