Читать книгу - "Камеи для императрицы - Алла Бегунова"

Но все же полотно Рафаэля «Святое семейство» понравилось ей больше. Потемкин согласно кивнул головой. Он признался, что в минуты тягостных сомнений и колебаний часто приходит сюда, и именно к Рафаэлю. Тогда она спросила про любимую картину императрицы. Князь привел Анастасию к прекраснейшей «Данае» Тициана. Глядя на полотно, Анастасия задумалась. Она бы хотела услышать рассказ об этом произведении из уст самой царицы, чтобы понять характер великой женщины. Интересно, что привлекает ее здесь. Может быть, это — волшебный свет, льющийся откуда-то сверху, а может быть — лицо героини, такое печальное и такое одухотворенное…

Прощаясь с ней у экипажа, Григорий Александрович с извиняющейся улыбкой сказал, что теперь они долго не увидятся. Завтра он должен присутствовать на заседании Военной коллегии, послезавтра едет в лейб-гвардии Преображенский полк, в коем является подполковником, послепослезавтра запланирован обед у императрицы, затем на очереди — Сенат и прием у австрийского посла, и далее все в том же духе вплоть до 22 января. Анастасия кивнула. Она понимала, что ее возлюбленный и так уделил ей слишком много времени сегодня.

Незнакомая, непонятная ей жизнь кипела в столице, и Потемкин, окунувшись в здешние дела и заботы, стал другим. Кроме того, какие-то особые отношения связывали его с государыней. Анастасия ощутила это сразу, едва вошла в уборную комнату. Они вели себя во время аудиенции как близкие люди, одинаково думающие, одинаково чувствующие. Но Анастасия сейчас не хотела сосредотачиваться на этой мысли. Екатерина Алексеевна уже подчинила ее своему магнетическому влиянию, вызвала благоговейное уважение и любовь к себе.

Великосветское общество во всей красе и блеске предстало перед Анастасией дважды: на литургии в Петропавловском соборе и на Рождественском балу в Зимнем дворце. Она наблюдала за этими людьми внимательно и не могла сказать, что они ей очень понравились. Императрица, конечно, была центром этой маленькой Вселенной. Но, боже мой, сколько пустых, мелких, недалеких особей вращалось вокруг нее, надеясь урвать хоть кусочек счастья, удачи, богатства! Сколько интриг, искательств, сплетен, явных и неявных схваток за обладание благами, исходящими от государыни, разыгрывалось здесь каждый день! Ее Величество легко управляла своими людьми, ибо знала их цели и нравы досконально. Но стоило ли Анастасии стремиться в этот круг, стоило ли оставаться в Санкт-Петербурге, чтобы превратиться в одну из частиц придворной орбиты?

В одиночестве ужинала она в особнячке архитектора, размышляя обо всем, что представилось ей ныне в Зимнем дворце. Глафира подавала блюда, изготовленные поваром, два дня назад присланным из Аничкова дворца, от домоправителя Светлейшего. Он готовил вполне прилично, но как-то одинаково, без того острого южнорусского вкуса, к которому она привыкла. Внезапно раздался звон колокольчика у входной двери. Николай, одетый по столичной моде в ливрею, доложил:

— К вам, ваше высокоблагородие, пожаловал с визитом князь Мещерский, секунд-ротмистр.

— Поручик, — рассеянно поправила она.

— Никак нет. Они говорят, что секунд-ротмистр.

— Ладно. Проси.

Михаил Мещерский, смеющийся, как ребенок, вырос на пороге.

— Честь имею явиться, Анастасия Петровна.

— Давно ли вы стали секунд-ротмистром?

— Два часа назад.

— Поздравляю!

Далее началась веселая суета. Вновь произведенный секунд-ротмистр хлопнул в ладоши, и в комнату торжественно вступил сержант Новотроицкого кирасирского полка Чернозуб. Он прижимал к животу большую корзину и, подойдя к столу, водрузил ее туда. Мещерский жестом фокусника сначала извлек подарочный букет, перевязанный лентой, затем — три бутылки шампанского, затем — бонбоньерки с конфетами, затем — лубяные коробки, внутри выложенные промасленной пергаментной бумагой, с деликатесами вроде паштета из гусиной печени и копченых угрей, затем — упаковки с чаем и кофе.

Глафира, всплеснув руками, бросилась за новой посудой. Молодой офицер крикнул ей вслед, чтоб она принесла еще четыре прибора, поскольку он желает разделить радость по поводу нового чина со всеми участниками экспедиции в царство Шахин-Гирея. Таковых налицо имелось сейчас пять человек: Анастасия, сам князь, Чернозуб, Глафира и Николай. Кучер Кузьма навеки упокоился на православном кладбище под Бахчи-сараем. Досифея Анастасия отправила в Аржановку с двумя повозками домашнего скарба, несравненным Алмазом и пленником из караван-сарая.

Горничная уже появилась с подносом, уставленным бокалами, тарелками, блюдами, вилками и ножами. Николай нес за ней хлебницу и кипу салфеток. Слуги принялись проворно сервировать стол, Анастасия, отодвинув тарелку, встала и несколько раздраженно спросила у Мещерского:

— Князь, вы решили устроить пир на весь мир?

— Нет, только для своих.

— Неужели свои для вас в огромном Петербурге — это мы?

Он подлетел к ней, поцеловал руку, щелкнул каблуками, церемонно поклонился:

— Напрасно удивляетесь. Такая уж наша с вами служба.

— Наша? — Она подчеркнула это слово.

— Между прочим, — сказал Мещерский. — Букет — от Светлейшего. Поставьте его в вазу с водой на столе. Тюльпаны — совершенно роскошные. Пусть они украшают ваш праздничный ужин.

— Что еще сказал Светлейший?

— Государыня довольна вашим отчетом.

— Я очень рада.

— Потому всем от нее — награждения, — продолжал адъютант Потемкина. — Мне — следующий чин, сержанту — монаршее благоволение и денежная премия в 150 рублей. Вашим людям — по пять червонцев каждому. Вам — по самую смерть пенсия за мужа в размере полного годового жалованья подполковника, то есть 360 рублей в год, и рескрипт о подвиге господина Аржанова со своеручной Ее Величества подписью и большой государственной печатью…

Очень удивил Анастасию в тот вечер сержант Чернозуб. Оказалось, он умеет отлично открывать бутылки с шампанским. Они стреляли у него, как пушки холостыми зарядами, дымились, но при этом ни капли драгоценной влаги не пролилось на стол. После двух бокалов шипучего напитка сержант ни с того ни с сего встал перед ней на одно колено и весьма галантно поцеловал руку. Кирасир сказал, что в Крыму он испугался по-настоящему лишь однажды: когда увидел госпожу Аржанову в караван-сарае привязанной к столбу. Да и то — за нее, а не за себя. Тень прошла по лицу Анастасии. Секунд-ротмистр Мещерский поторопился сгладить неловкость:

— Что ты городишь, сержант! Забудь о том.

— Та николы, ваше благородие! — рявкнул великан, войдя в раж. — Кем быть надо, шоб такы издевательства над жинкой простить!

Тут Мещерский прикусил язык. Анастасия же посмотрела на сержанта с особым чувством. Вовсе он не толстокожий и глупый, как это представлялось ей раньше. Она не рассердилась на кирасира и подумала, что упоминание его все-таки кстати.

— Треба вже не забуваты! — Чернозуб сжал тяжелые кулаки. — Рожи ихние бусурманские так прямо и стоять пред очимы. Усих найду, усих повбываю…