Читать книгу - "Горби. Крах советской империи - Строуб Тэлботт"

Простому народу крайне наскучили и раздражали его бесконечные тирады по телевидению; люди больше не надеялись на него. Однако он не сдавался. В ноябре Горбачев попросил у советского парламента дополнительных полномочий, права формировать кабинет министров, непосредственно подотчетных ему, и учреждения поста вице-президента. Парламент удивительно послушно проголосовал за представление ему полномочий, которые он просил. Это походило на новую победу. Я полагал, что это блеф. На мой взгляд, не было никаких оснований полагать, что Горбачев использует свои новые полномочия более эффективно, чем он это сделал с первыми, которые были ему предоставлены весной. Он уклонялся от решения проблем, реагировал на свершившиеся события вместо того, чтобы их предвидеть. Его авторитет заметно падал. Алкснис, один из «черных полковников», возглавивший шумную группу реакционеров в вооруженных силах, попал в болевую точку, когда поднялся и заявил Горбачеву, что если в течение тридцати дней он не восстановит порядок в стране, парламент потребует его смещения.

* * *

Я получил некоторое представление о настроении Горбачева в это время, когда сопровождал Верховного Главнокомандующего НАТО генерала Галвина при встрече с ним 13 ноября 1990 года. Горбачев нервничал и пытался оправдываться. Он сообщил нам о том, что только недавно провел пять часов с военными депутатами со всей страны. «Один полковник» (это был Петрушенко) набросился на него за то, что он принял Нобелевскую премию.

В прежние времена, заметил Горбачев, этот полковник уже не был бы ни полковником, ни депутатом. После этого он начал страстно защищать перестройку. Это не поверхностная перекраска, а фундаментальный процесс перемен, затрагивающий интересы каждого гражданина в стране. Когда он начинал этот процесс, в обществе царил большой энтузиазм. Теперь, когда начались настоящие перемены, условия становятся более трудными, в том числе, конечно, и для армии. Некоторые даже спрашивают, надо ли было вообще вступать на этот путь. Но преобразования такого масштаба не могут быть гладкими.

Достаточно обоснованно Горбачев указал на то, что госпожа Тэтчер сочла довольно трудной перестройку сталелитейной промышленности Англии, что было сравнительно небольшой задачей. Никто ранее не пытался проводить реформы в России без кровопролития или гражданской войны. Иностранцы критикуют его за то, что он не продвигается вперед быстрее. Но ведь, надо думать, он лучше знает свою страну, чем иностранные критики? Неужели они и в самом деле не видят, как много достигнуто, начиная с 1985 года? Разве это дело – критиковать его тактику, якобы противоречащую его стратегии? Он будет продолжать следовать своим приоритетам: рыночная экономика; правовое государство и новые отношения между государствами, входящими в Союз. Он будет терпеливым и терпимым. Но если Конституция окажется в опасности, он будет действовать решительно. В его заявлениях все чаще звучала угрожающая нота.

Крен вправо казался теперь неизбежным. Горбачев зашел очень далеко в разрушении власти старых лидеров, особенно партии. Он образовал для либеральных сил пространство, позволяющее им создать действенные организации с настоящими программами реформ, дисциплиной и решимостью претворить их в жизнь. Но вместо того чтобы поддерживать его, либеральная интеллигенция тратила много времени на бесполезную междоусобную борьбу – слабость, которой русская интеллигенция страдала более ста лет. Поскольку либералы не продемонстрировали сколько-нибудь убедительно своего организационного единства, неудивительно, что прежние правители вновь начали поднимать голову. Это были люди, все еще занимавшие позиции, дающие реальную власть, и обладавшие опытом использования этой власти.

Егор Яковлев заметил в конце ноября, что Горбачев ведет себя как человек, загнанный в угол. Ему приходится вступать в союз с правыми силами – армией и КГБ. Либералы не способны обеспечить ему надлежащую поддержку. Яковлев зловеще добавил, что Лукьянов, которого мы все считали одним из ближайших союзников Горбачева, теперь перешел на сторону правых.

* * *

Деятели первых светлых дней перестройки начали сходить со сцены. Первым был Бакатин, либеральный коммунист, которого сам Горбачев назначил министром внутренних дел и которого теперь он уволил для умиротворения реакционеров.

«Черные полковники» открыто ликовали. Они публично хвастались, что следующим в их списке числится Шеварднадзе. И действительно, 20 декабря Шеварднадзе сообщил парламенту, что он уходит с поста министра иностранных дел. Он говорил очень эмоционально, обвиняя демократов в том, что все попрятались, и предостерегал об угрозе новой диктатуры. В конце он заявил: «Я считаю, что уйти в отставку – мой долг как человека, как гражданина и как коммуниста. Я не могу смириться с тем, что происходит в нашей стране, и с теми испытаниями, которые ждут наш народ. И все-таки я верю, что диктатура не добьется своей цели, что будущее принадлежит демократии и свободе».

К тому времени, когда я добрался в тот день до Дворца съездов, депутаты начали говорить после ошеломленного молчания. Академик Лихачев сказал, что советская внешняя политика – единственная полностью успешная сфера перестройки и призвал депутатов своим голосованием убедить Шеварднадзе остаться. Другие либералы призывали к единому отпору угрозе диктатуры и гражданской войны. Они обвиняли Горбачева в том, что он стал заложником людей в погонах, и нападали на Шеварднадзе за то, что тот покидает свой пост под огнем. «Черные полковники» захлебывались от избытка чувств. После этого говорил Горбачев, спокойно, без драматических эффектов – говорил так, как того требовала обстановка, и как он уже довольно давно не говорил. У него нет никаких важных известий о том, что какая-то «хунта» готовится захватить власть. В период трудного перехода порядок действительно необходимо поддерживать. Но сильное руководство совсем не то же самое, что диктатура. Шеварднадзе поступает неправильно, отказываясь от борьбы, – он еще может сделать много полезного. В заключение Горбачев призвал парламент проголосовать за продолжение нынешней советской внешней политики и за дальнейшее исполнение Шеварднадзе своих обязанностей. Поддавшиеся убеждению депутаты сделали так, как им было сказано, но Шеварднадзе был неумолим.

Мне было неясно, какого рода «диктатуры» опасался Шеварднадзе: слишком могущественного Горбачева или Горбачева, ставшего заложником генералов. Когда я посетил его через пару месяцев в его новом Институте внешней политики, он никак не просветил меня на этот счет. Возможно, самое простое объяснение состояло в том, что он уже знал о планах предстоящего, удара по республикам, не мог их достаточно отчетливо раскрыть, а потому выбрал этот драматический жест.

* * *

Горбачев теперь лишился своих наиболее важных советников. Бакатин был уволен, Шеварднадзе ушел, Яковлев отошел в сторону. В середине декабря Рыжков заявил парламенту: «Перестройка, какой мы ее замышляли, провалилась». Затем у него случился инфаркт и он ушел в отставку.

К концу года команды первоначальной перестройки более не существовало. Чтобы заменить прежних, Горбачев обратил свой взор на правых политиков – консервативных служак старого советского образца. Первым был Борис Пуго, сменивший Бакатина на посту министра внутренних дел. Пуго был в свое время главой КГБ в Латвии, а затем Первым секретарем латвийской компартии. Это был мягкий, внушающий доверие человек с тихим голосом, доброжелательным выражением лица, почти лысый и с кустиками волос над ушами, – по мнению Черняева, вполне порядочный человек.