Читать книгу - "Дочь регента - Александр Дюма"

— Встаньте, сударь, — произнес регент.

— Нет, монсеньер! — воскликнул Гастон, ударяя лбом об пол. — Нет, я должен умереть у ваших ног!

— Умереть?! Гастон, вы же видите, что вы прощены!

— Монсеньер, умоляю, покарайте меня, — ведь вы прощаете меня из презрения!

— А разве вы не догадались?

— О чем?

— О причине, по которой я вас прощаю?

Гастон мысленным взглядом пробежал всю свою жизнь: печальную и одинокую юность, смерть своего отчаявшегося брата, любовь к Элен, долгие дни разлуки с ней и короткие ночи, проведенные под окном монастыря, путешествие в Париж, доброту герцога к девушке и, наконец, это неожиданное помилование, но ничего не увидел и ничего не понял.

— Благодарите Элен, — произнес герцог, видя, что молодой человек напрасно ищет причину происходящего, — благодарите Элен, это она спасла вам жизнь.

— Элен! Монсеньер… — прошептал Гастон.

— Я не могу карать жениха своей дочери.

— Элен — ваша дочь, монсеньер, а я хотел вас убить!

— Да. Подумайте о том, что вы сами только что мне сказали: уезжая, чувствуешь себя избранником, а возвращаешься убийцей, а иногда, вы сами видите, еще хуже того — отцеубийцей, потому что я вам почти отец, — сказал герцог, протягивая ему руку.

— О, сжальтесь надо мной, монсеньер!

— У вас благородное сердце, Гастон.

— А вы благороднейший из принцев, монсеньер! И отныне я принадлежу вам телом и душой, всю свою кровь я готов отдать за одну слезинку Элен по одному слову вашего высочества!

— Спасибо, Гастон, — отвечал с улыбкой герцог, — за преданность я заплачу вам счастьем.

— Я получу счастье из ваших рук! Ах, монсеньер. Господь отомстил за вас, сделав так, чтобы за зло, которое я хотел вам причинить, вы осыпали меня милостями!

Регент улыбнулся этому бурному проявлению чистой радости, но в это время дверь отворилась, и в оранжерею вошел человек в зеленом домино. Маска медленно приближалась, и Гастон, будто догадавшись, что пришел конец его счастью, отступил перед ней. Герцог по выражению лица молодого человека догадался, что происходит, и обернулся.

— Капитан Ла Жонкьер! — воскликнул Гастон.

— Дюбуа! — прошептал герцог и нахмурил брови.

— Монсеньер, — сказал Гастон, побледнев от ужаса и схватившись руками за голову, — я погиб! Монсеньер, не надо меня спасать. Я забыл про честь, я забыл о спасении своих друзей!

— Ваших друзей, сударь?! — холодно произнес герцог. — Я думал, что у вас с этими людьми нет больше ничего общего.

— Монсеньер, вы сказали, что у меня благородное сердце, так поверьте моему слову: у Понкалека, Монлуи, Талуэ и дю Куэдика тоже благородные сердца.

— Благородные сердца! — презрительно промолвил герцог.

— Да, монсеньер, и я готов повторить это.

— А вы знаете, что они хотели сделать, вы, бедное дитя, ставшее их рукой, слепым орудием осуществления их замыслов? Так вот, эти благородные сердца хотели предать свою родину чужестранцам, вычеркнуть Францию из списка суверенных государств. Они ведь дворяне и должны служить образцом мужества и верности, а они подали пример трусости и предательства. Вы не отвечаете, вы опустили глаза. Если вы ищете нож, то вот он, лежит у ваших ног, можете его поднять, еще не поздно.

— Монсеньер, — ответил Гастон, молитвенно складывая руки, — я отрекаюсь от мыслей об убийстве, отрекаюсь с отвращением и на коленях молю вас простить меня, но, если вы не спасете моих друзей, монсеньер, позвольте мне умереть вместе с ними. Если они умрут, а я останусь жить, моя честь умрет вместе с ними, подумайте об этом, монсеньер, ведь это честь имени, которое собирается принять ваша дочь.

Регент опустил голову и ответил:

— Это невозможно, сударь: они предали Францию, и они умрут.

— Тогда я умру вместе с ними, — прервал его Гастон, — потому что я так же, как и они, предал Францию и, более того, я хотел убить ваше высочество.

Регент посмотрел на Дюбуа, взгляд, которым они обменялись, не ускользнул от Гастона. Дюбуа улыбнулся, и молодой человек понял, что он имел дело с мнимым Ла Жонкьером точно так же, как с мнимым герцогом Оливаресом.

— Нет, — сказал Дюбуа, обращаясь к Гастону, — вы от этого не умрете, сударь, но вы поймете, что есть преступления, которые регент может простить, но не должен.

— Но мне же он простил! — воскликнул Гастон.

— Вы — супруг Элен, — возразил герцог.

— Вы ошибаетесь, монсеньер, я ей не супруг и не стану им никогда: поскольку подобная жертва влечет за собой смерть того, кто ее принес, я умру.

— Ба! — сказал Дюбуа. — Теперь от любви не умирают, это было принято во времена господина д’Юрфе и мадемуазель де Скюдери.

— Да, сударь, вы, может быть, и правы, но от удара кинжала умирают во все времена.

С этими словами Гастон наклонился и поднял нож, лежавший у его ног, с таким выражением лица, которое не оставляло ни малейшего сомнения в его намерениях.

Дюбуа не шелохнулся, регент сделал шаг вперед.

— Бросьте оружие, сударь, — повелительно произнес он.

Гастон приставил к груди острие ножа.

— Бросьте, я говорю вам! — повторил регент.

— Жизнь моих друзей, монсеньер, — сказал Гастон.

Регент повернулся к Дюбуа и увидел на его лице обычную насмешливую улыбку.

— Хорошо, — сказал регент, — они будут жить.

— Ах, монсеньер, — воскликнул Гастон, пытаясь поднести к губам руку герцога, — вы — Господь, снизошедший на землю!

— Монсеньер, вы совершаете непоправимую ошибку, — холодно сказал Дюбуа.

— Как, — воскликнул в удивлении Гастон, — значит, вы, сударь?..