Читать книгу - "Бах - Анна Ветлугина"

Иоганн Адам Райнкен, находясь в преклонном возрасте, сильно влиял на младшее поколение органистов. Многие источники говорят о его исключительном долголетии — якобы он не дожил всего год до столетнего юбилея. Автор этой легенды — Иоганн Маттезон — немецкий композитор, теоретик музыки и лексикограф, давший неправильную дату рождения в своей заметке о Райнкене. Но и без ошибочной даты жил Райнкен долго — около восьмидесяти лет.

Может быть, Маттезон сознательно «состарил» Райнкена — ведь в 1705 году он пытался занять его место в церкви Святой Катарины в Гамбурге? Старосты храма собрались сместить шестидесятилетнего органиста, уже сорок лет служившего на одном месте, но — безуспешно. «Старикашка» проработал там еще целых восемнадцать лет и умер весьма обеспеченным человеком, в отличие от многих музыкантов.

На Себастьяна творчество этого человека оказало огромное влияние. Подтверждением особого уважения Баха к музыке Райнкена служит факт использования его произведения Hortus musicus («Музыкальный сад») в качестве темы для баховских опусов.

Будучи голландцем по происхождению, Райнкен пользовался инструментом совсем не так, как тюрингские органисты. Особенно поражала его виртуозная игра ногами, которые бегали по огромным клавишам ножной клавиатуры почти с такой же быстротой, как пальцы рук. Можно себе представить, как юный хорист смотрел на огромные клавиши, на которых, как ему казалось, до сей поры можно изобразить достойным образом только выход королевского слона. И вдруг этот старик начал выделывать балетные па так, что ноги стали неотличимы от рук.

Мы не знаем, в какое из посещений юноша осмелился сесть за орган, взяв для импровизации любимую тему голландца — хорал An Wasserflüssen Babylon («На реках Вавилонских»). Мастер выслушал его с интересом, но не сказал ничего хорошего. Вовсе не потому, что игра Баха ему не понравилась. Просто Райнкен отличался завистливостью и с большим трудом выдавливал из себя комплименты.

Скорее всего, именно Райнкен познакомил Себастьяна с творчеством Бухстехуде, ставшим впоследствии кумиром молодого органиста. Эти два мэтра хорошо знали друг друга. Художник Иоганн Форхут даже нарисовал их вместе в 1674 году.

Вот так развлекался будущий великий композитор, сбегая со службы и прогуливая уроки. Впрочем, нельзя сказать, что он только и ждал случая сбежать из школы. В ее стенах тоже находилось немало привлекательного, как и в городе Люнебурге.

Монастырь Святого Михаэля славился богатой нотной библиотекой, которая постоянно пополнялась. Сюда съезжались органисты и канторы со всей Германии, для ознакомления с новомодными французскими и итальянскими новинками. В полутемных залах постоянно сидели добровольные переписчики и, не жалея зрения, множили ноты, попутно обучаясь и расширяя кругозор — ведь надо было постоянно выдерживать конкуренцию. Так эти мелкие пузырьки лютеровской закваски незаметно поднимали пласт теста немецкой культуры.

Но не только библиотекой прельстил Люнебург юного композитора. Город входил в Ганзейский союз, и здешний дух сильно отличался от патриархальных городов и местечек Тюрингии.

Слово «ганза» до сих пор вызывает споры у историков. Существуют две версии происхождения этого термина: из готского и средненижненемецкого наречий. Диапазон смыслов невелик — от «толпа», «группа товарищей»до «объединение», «союз». Ганза и была торгово-экономическим союзом, первым в истории Европы.

Возникла она от отчаяния средневековых купцов. Торговля в Средние века и так-то была делом весьма рискованным, а в Германии с ее постоянными междоусобицами — просто крайне опасным. Князьям постоянно что-нибудь требовалось. Иногда они удовлетворяли свои желания честным путем, а иногда и отбирали, пользуясь правом сильного. Кроме того, по дорогам бродили разбойники, а в каждом городе имелись свои законы, порой весьма замысловатые. Например, в некоторых местах бытовали строгие стандарты на ширину полотнищ ткани и глубину горшков. Те, кто не вписывался, не имел права торговать. К тому же конкуренты действовали весьма нецивилизованно. Могли напасть на подступах к ярмарке и попортить товар, а то и вовсе уничтожить. «Дикий рынок», как сказали бы современные экономисты.

Торговцы спасались, заводя дружеские и взаимовыгодные знакомства в чужих городах. Эти связи накапливались, и постепенно сложились в систему, центром которой стал Любек, получивший в 1227 году статус имперского вольного города с правом самостоятельно вести торговые дела. Выгодное месторасположение сделало его главным перевалочным портом на Балтике. А окончательно его могущество расцвело, когда любекские купцы дотянулись до соляных копей Люнебурга. Соль в те времена ценилась не меньше современной нефти. Монополия на нее давала неслыханную силу. К копям прибавились серебряные рудники Чехии. Все новые города примыкали к Ганзейскому союзу, пока их не стало около двух сотен.

Однако ни церковь, ни государство Ганзу не поддерживали. Когда централизация в странах Европы усилилась, а сырье на рынке потеснили промышленные товары, влияние «группы товарищей» начало клониться к закату. К тому же с торговым союзом начали бороться монархи. Один из сильнейших ударов нанес русский царь Иван III, завоевавший вольную Новгородскую республику. Ему помогла английская королева Елизавета I. Защищая интересы своих купцов, она закрыла и запретила важнейший ганзейский торговый двор «Стилярд».

Во времена Баха от былого величия Ганзейского союза осталась лишь память о роскоши да привычка к иноземным вещам. В Люнебурге, например, почиталась французская культура. В Рыцарской академии, где воспитывались отпрыски благородных семейств, играли пьесы Мольера на французском языке. А все, уважающие себя музыканты, знали сочинения Люлли и других французских авторов.

Юный Себастьян, помимо работы в хоре, числился учеником высшего класса, изучая риторику, математику, греческий и латынь. Ему удалось весьма поднатореть в языках, читая подлинники античных авторов. Он считался старательным учеником и набожным лютеранином.

Это предполагает добросовестное посещение занятий и обязательное присутствие на церковной службе, не так ли? Но тогда остается загадкой, как молодой музыкант умудрялся периодически ходить в Гамбург, до которого от Люнебурга более сорока километров? Или бывать в замке Вильгельма Эрнста, герцога Брауншвейгского в Целле, — почти сто километров? Может быть, он имел в хоре статус «звезды», как это часто бывает с обладателями красивых голосов, и оттого получал некоторые поблажки?

Помимо уже описанного знакомства с Райнкеном, Бах слушал в Гамбурге первые оперы на немецком языке. В них женские роли исполняли певицы, что было для него в новинку. В церкви женщины не пели. Да и в итальянских операх, которые ученик монастырской школы редко, но посещал, женские роли исполняли сопранисты-кастраты. Поиграл Бах и на скрипке в герцогском замке. Став старше, он начнет предпочитать скрипке альт, дабы находиться в самом «центре» музыки, не отвлекаясь на солирование. Но сейчас ему требовалось пробить дорогу в жизни, ибо голос, кормящий его, мог исчезнуть в любой момент.

Ангельского дисканта хватило меньше чем на два года. И то удивительно много, ведь Себастьяну уже исполнилось семнадцать. Высокий бас, возникший после мутации, тоже имел неплохой тембр, но надеяться прожить с его помощью не приходилось.