Читать книгу - "Легенды мировой истории - Карина Кокрэлл"

Марко вскочил, готовый убить пизанца за одно неосторожное слово! Но тот положил ему руку на плечо — и Марко успокоился, сел.

— Вот ты такой умный, — покачал головой Рустикелло, — мир обошел, ханским советником был… А не догадался здесь первым делом ее выкрестить, а уж потом — жениться по-человечески. Глядишь, и не стали бы камнями забрасывать. Мир так устроен, Марко: в чужаков всегда летят камни. А ты — вечный чужак. Что на Востоке был чужаком — потому, наверное, и сюда вернулся, что здесь теперь…

Марко встал. И уже у двери обернулся:

— Прощай, пизанец.

— Прощай и ты, Марко Поло!

Это был его последний разговор с Рустикелло. И он вдруг почувствовал себя глубоким стариком.

Марко не обратил внимания на одну странную деталь: как здорово Рустикелло помнил все, рассказанное им тогда, в плену, но, по его же словам, не описанное в их книге. А ведь соавтор не открыл Марко самого главного своего секрета: в его дорожном сундуке с двойным дном лежала совсем другая рукопись «Livre des merveilles du Monde», о которой не знал пока никто. Вот там было действительно всё, и вся крамола — тоже^[142].

Этот экземпляр не предназначался для широкой публики, только для избранных ценителей, и с его помощью Рустикелло собирался обеспечить себя до конца своих дней. Но что-то, видно, пошло в его жизни наперекосяк, потому что спустя много лет Марко издали увидел Русти-келло на Риальто. Тот надтреснуто вопил, зазывая народ в лавку кипрского торговца дешевыми винами. Одет он был бедно, лицо стало синюшным, одутловатым, руки тряслись, взгляд блуждал…

А Марко Поло стал просто никем. И он очень раздражался и выходил из себя, когда кто-то просил его рассказать о своих странствиях.

_{Мозаичный портрет венецианского купца Марко Поло}

Вскоре после ссоры с Рустикелло он застегнул свадебное жемчужное ожерелье на толстой шее степенной венецианки Донаты Бадоер. Она родила ему трех дочерей, и он до глубокой старости жил образцовым семьянином и обычным купцом на покое, и говорил теперь только на венецианском наречии. Лишь одна была у него странность. Раз в год он спускался в свой подвал и сидел там, разговаривая, не иначе как сам с собой, на каком-то чужом языке. Доната относилась к этой странности снисходительно и мужу не мешала.

* * *

Марко понял, что умирает, когда увидел в своей спальне Кокачин. Принцесса улыбалась, ее обнаженное тело светилось. На руках у нее был голый младенец. Марко протянул руку — и Кокачин с ребенком исчезла.

Сознание уходило медленно, как галера из лагуны в открытое море. Вдруг старик совершенно отчетливо ощутил «кислый запах слоновьей кожи, омытой муссонным дождем, и аромат сандаловых поленьев в остывающей жаровне»^[143].

Из последних сил Поло крикнул, чтобы ему принесли ханские таблички. Крепко зажав их в руках, он наконец почувствовал, что готов в дорогу…

Лекарь убирал в сундучок свои снадобья, его место занял священник. Вокруг постели старого Марко собралась чинная семья. И великовозрастный племянник, с притворным состраданием глядя на умирающего, проговорил:

— Уж хоть перед Вратами Господа, дядюшка, признайтесь, что не бывало таких земель и что все странствия, описанные вами, произошли только… в вашем воображении.

Потянулась пауза. Во всех нацеленных на него глазах застыл немой вопрос. Марко молчал. А потом вдруг с неожиданной досадой, с гортанным чужим акцентом, от которого так никогда и не избавился, он произнес, словно самому себе, свои последние земные слова:

— А ведь я не смог описать и половины того, что видел…

Когда Марко перестал дышать, родные вынули у него из рук ханские таблички и вложили крест. Священник привычно сыпал монотонным латинским речитативом.

В очень сухом завещании Марко Поло делил свое состояние между женой и дочерьми на четыре совершенно равные части — чтоб, чего доброго, не перегрызлись. Единственные теплые слова в этом завещании предназначались Пьетро: Марко благодарил татарина за верную службу и, помимо денег, давал своему рабу свободу.

Во время недавних реставрационных работ по укреплению здания театра Малибран строителям пришлось разобрать часть фундамента дома, примыкающего к театру. Это был дом Марко Поло. В кладке тринадцатого века обнаружили удлиненную полость, а в ней — останки женщины монголоидной расы^[144].

В Венеции рассказывают, что глухими зимними ночами, когда замирает суета вокруг театра Малибран и пустеют рестораны, в колодце двора Corte Seconda del Mi lion слышится тихое протяжное пение невидимой женщины на неведомом языке…

А Марко похоронили в церкви Сан-Лоренцо. Но во время реконструкции церкви, сто с лишним лет спустя, гробница великого венецианца исчезла неизвестно куда. И найти ее не могут до сих пор — словно Марко Поло снова покинул Венецию. Теперь уже навсегда.

ИЗАБЕЛЛА
И ФЕРДИНАНД

Испанская легенда

Изабелла, королева Кастильская, увидела себя связанной, сидящей на старой телеге, которую медленно и безразлично тянули два толстых осла. Она мелко дрожала, как в параличе, — не от холода, телегу немилосердно трясло на булыжной мостовой. Платье спереди было разорвано, грудь позорно обнажена — беззащитная, мягкая. Шею обвивала серая змея веревки. Даже в достоинстве ей было отказано. Но стыда не было, только ужас. Из улюлюкавшей толпы неслись грязные намеки, хохот, ругань, молитвы и проклятия. Она не могла понять: за что?

Ее везли по улице к площади. Мимо тянулся ряд домов из тяжелого серого камня с маленькими окнами, в них мелькали темные силуэты. Из верхних окон в нее то и дело бросали какое-то зловонное гнилье, но это не добавляло ужаса и унижения — она и так была настолько оглушена и раздавлена, что усилить это еще чем-либо было уже невозможно. Больно ударил по лбу брошенный кем-то гнилой апельсин, по лицу потек сок и на минуту перебил тяжелый запах дегтя, которым были обмазаны ее ноги и одежда.

Она не пыталась вырваться. Но ожидала, что откуда-нибудь сейчас должно прийти спасение: вот сейчас прискачет кто-нибудь с запоздалым объяснением, и недоразумение разрешится. Ведь она — невиновна, ведь все знают, что она — католическая королева, символ благочестия в Кастилье и Арагоне.