Читать книгу - "Сирия и Палестина под турецким правительством - Константин Базили"

Феодальное устройство края доставляло союзникам верное средство для сбора народного ополчения на законном основании, согласно с духом и преданиями сирийских племен. Тем только были бы предупреждены последовавшие за изгнанием египтян кровопролития на Ливане и в Набулусе и общая неурядица при восстановлении турецких властей по всей Сирии. Вместо того чтобы вверить каждому шейху под его ответственность число оружия, соразмерное с числом людей, сколько он мог выставить в поход, раздавались ружья из лагеря без разбора, даже без описи всякому, кто ни являлся. В то же время корабли, которые крейсировали для сообщения с жителями, наряжали на берег во всех благоприятных пунктах молодых офицеров для сдачи ящиков с ружьями встречным поселянам. Если бы можно было приписать эту роковую ошибку одним турецким пашам, мы бы не удивлялись: паши, особенно в первые годы занятия Сирии, кроме глупостей, ничего не делали; но удивительно то, что сами англичане, которые должны были предвидеть естественные последствия столь необдуманного вооружения масс, всего более тому способствовали. Когда Ибрахиму донесли об этом, он не скрыл своей радости. «Я оказал султану великую услугу, — заметил он, — отобранием оружия у сирийских племен; теперь его же именем обрекают бессилию власть его в этой стране».

Проехавши горы один со своим конюхом, среди двойной опасности скользких тропинок, висячих над пропастью, и народного возмущения, которое при его бегстве шло по его пятам и могло его опередить, Ибрахим спустился в Захлу, по ту сторону Ливана. Тут поведено было сосредоточиваться всем отрядам египетским, выступавшим из гор и из береговой линии, и вскоре составился в этом военном пункте, грозном для Ливана, 15-тысячный лагерь с 30 орудиями. Сильный гарнизон, занимавший дотоле Тараблюс, получил приказание очистить город и цитадель и ретироваться по ту сторону гор в Баальбек (6 октября). Из Латакии и Искендеруна гарнизоны были также отозваны или опрокинуты атакой с моря. Таким образом, предчувствия Сулейман-паши оправдывались; по берегу нигде не могли устоять египтяне при самом открытии кампании, за исключением одной Акки, которая готовилась на самую упорную защиту.

Уже в продолжение этих первых четырех недель в союзном лагере считалось до 10 тыс. пленных и дезертиров египетских: флотская полубригада, о которой мы уже упоминали, почти в комплекте поступила вновь под знамена своего государя. Сирийские рекруты, бывшие в египетской армии, бежали, как только представлялся тому случай. По распоряжению Порты им было обещано из султанской казны недоплаченное жалованье, а должно заметить, что в этих критических обстоятельствах Мухаммед Али, предпринявший дело, несоразмерное со своими средствами, оставлял и армию свою, и гражданское управление по 10 и по 12 месяцев сряду без жалованья. Ибрахим видел себя осужденным среди самой войны оцеплять свои регулярные полки албанцами и бедуинами в предупреждение побегов. В это время силы его в Сирии были расположены следующим образом: 15-тысячный корпус стоял в Урфе, готовый исполнить угрозу Мухаммеда Али на Малую Азию; 7 тыс. занимали таврийские округа и защищали ущелья Колек-Богаза против султанской армии, бывшего резерва фельдмаршала Хафиза. В Антакье, куда отступили береговые гарнизоны, считалось до 7 тыс. Гарнизоны Халеба, Хамы и Хомса простирались до 6 тыс. Около 3 тыс. занимали Дамаск, в Акке было 4 тыс. гарнизона, и до 4 тыс. были расположены в Яффе, в Аскалоне, в Газе и в Иерусалиме.

Мы упоминали уже о лагерях в Захле и в Баальбеке, о военнопленных и о дезертирах. Принужденный раздробить свою огромную армию в предупреждение бунтов, Ибрахим не отказывался еще от суетной угрозы похода в Малую Азию и не отзывал обратно передового корпуса, расположенного в Урфе. Это была важная стратегическая ошибка, ибо о походе в Малую Азию было безумно думать; с его тыла вся Сирия горела бунтом и войной, а впереди он неминуемо наткнулся бы на русский штык.

После бекфейского дела эмир Бешир понял, что все было потеряно для египтян. С семейством своим и с казной спустился он в Сайду, чтобы ходатайствовать о своем помиловании^[242]. Но уже было поздно; по распоряжению английского адмирала он был отвезен на Мальту, чтобы обеспечить новое управление Ливана от его происков и его влияния. Никто не усомнился в правосудии этой меры; эмир ливанский давно был изменником законному государю по союзу с бунтовавшим пашой; его возгласы, будто он был со своим семейством в руках Ибрахима, не заслуживали никакого внимания. Вернее то, что Ибрахим со своим войском в горах был во власти эмира. Но его низложение и изгнание были ли основаны на беспристрастном политическом расчете, на верном знании лиц, характеров, событий и влияний? Мы уже имели случай заметить взаимные отношения эмира и Мухаммеда Али. Между такими характерами сочувствие, преданность и благосклонность — все подчинено личной выгоде. Стоило изучить обстоятельства последнего восстания горцев, чтобы оценить преданность эмира к паше. Если он усердно содействовал Ибрахиму противу турок, то потому только, что он почитал Ибрахима непобедимым, особенно когда увидел, какими слабыми средствами союзники готовились оспаривать у него Сирию. К тому же он верил в возгласы французов, его обступавших; быв свидетелем Бонапартовой кампании в Сирии, он ждал новой французской экспедиции. Но с той минуты, как он убедился в ошибке своих расчетов и покинул знамена Ибрахима, можно было положиться на его усердие к новой власти и обратить его полувековое влияние и опытность в пользу введения султанского правительства в Сирии. Тем необходимее было оказать всякое снисхождение к эмиру, что уже проявлялись признаки безначалия и что англичане были в это время убеждены в совершенной неспособности новых турецких властей, в их неопытности, в их жалостной безнравственности. Правда, власть эмира в горах, проистекавшая от старинного устройства империи, была уже несовместна с новыми правилами, коими руководствовалась Порта. Но зачем несвоевременно и насильственно разрушать здание, которое само собой клонилось к падению? Судя по обнаружившемуся на Ливане народному духу при упадке египетского владычества, нет сомнения в том, что не прошло бы года, и все эти племена, которые впоследствии так горько жаловались на изгнание их старого эмира и так упорно требовали его возвращения, сами низложили бы его.

Таким образом, в самый блистательный период сирийского похода, среди последовательных успехов оружия союзников были положены исполнителями Лондонского трактата роковые начала всех тех зол, которые разразились впоследствии над Сирией, подали повод к новым нареканиям Франции противу цели и средств трактата, оправдали ее довод о неспособности турок управлять Сирией и принудили союзные державы вступиться вновь в дела этого края.

Между тем из внутренних округов спешили в союзный лагерь шейхи с депутациями от народа для изъявления своей покорности султану и своей готовности принять его знамена. Оставалось довершить подвиг флота взятием Акки для разрушения последнего морального оплота египетской власти в Сирии.

^{Морская атака Акки. Гравюра XIX в.}