Читать книгу - "Красный монарх: Сталин и война - Саймон Себаг-Монтефиоре"

Через три недели Сталин приказал Виктору Абакумову арестовать, пытать и уничтожать ленинградцев, которых совсем недавно сам назначил своими наследниками.

13 августа 1949 года Алексея Кузнецова вызвали к Маленкову.

– Я скоро вернусь, – сказал он жене и сыну Валерию. – Не садитесь ужинать без меня.

Валерий выглянул в окно. Он смотрел, как отец неторопливо идет по переулку Грановского в сторону Кремля. «Он повернулся и помахал мне рукой, – рассказывал Кузнецов-младший. – Больше я его не видел».

Кузнецова арестовал охранник Маленкова в приемной шефа.

Приказ на арест Вознесенского Сталин отдал не сразу. Он еще долго колебался. Иосиф Виссарионович понимал, что Вознесенский попадет в руки врагов: Маленкова и Берии. Сталин продолжал приглашать бывшего фаворита в Кунцево на ужины и даже говорил о назначении в Государственный банк. 17 августа Вознесенский написал вождю патетическое письмо, умоляя дать ему работу. «Если бы вы знали, как трудно быть в стороне от товарищей, – жаловался опальный руководитель. – Я понял свою ошибку и хорошо усвоил урок партийного поведения. Прошу вас оказать мне доверие».

Сталин предал письмо Маленкову.

Серьезно больной, но по-прежнему страшный и безжалостный Андреев выявил в Госплане Вознесенского множество недостатков и недочетов. Всего из главного планового министерства Советского Союза пропали 526 документов. Это надуманное дело стало последним подвигом Андрея Андреева. Николай Вознесенский признал, что не преследовал виновных, потому что не имел доказательств их вины. «Сейчас я понимаю, что виноват», – каялся он.

Позже Хрущев обвинил Маленкова в том, что тот нашептывал Сталину всякие гадости о Вознесенском, чтобы лишить его последних шансов на спасение.

27 ноября 1949 года, в самый разгар борьбы со «ждановщиной», Вознесенский был арестован. Он присоединился к Алексею Кузнецову и еще 214 задержанным по Ленинградскому делу. Ко всем арестованным применяли «французскую борьбу». После чиновников в пасть абакумовского МГБ последовали их родственники, жены и дети.

Кузнецова избивали так сильно, что порвали барабанные перепонки. «Меня били до тех пор, пока у меня из ушей не начинала литься кровь, – рассказывал после смерти Сталина один из арестованных, некий Турко. – Комаров хватал меня за голову и бил о стену». Турко дал показания против Кузнецова. Пыточных дел мастера спросили у Виктора Абакумова, можно ли применять методы физического воздействия к задержанной Закрыжевской. Их останавливало то, что она была беременна.

– Вы что, защищаете ее? – завопил побагровевший от ярости министр. – Закон не запрещает допрашивать арестованных! Выполняйте свое дело.

Закрыжевскую пытали так же, как и остальных. У нее случился выкидыш.

– Расскажи нам все! – требовали следователи. – Мы авангард партии.

Кузнецов и Вознесенский содержались в особой тюрьме, «Матросская тишина», которая была создана по приказу Георгия Маленкова. Он приезжал туда инкогнито вместе с Берией и другими членами политбюро на допросы задержанных.

Положение зловеще добродушного Булганина тоже было опасным. Он получил приказ допрашивать своего старого друга, Александра Вознесенского. Увидев Булганина, Вознесенский, до ареста работавший ректором Ленинградского университета, обрадовался. Он, конечно, решил, что спасен. «Он бросился ко мне с радостным криком: „Товарищ Булганин, дорогой мой. Наконец-то вы вспомнили обо мне! Я ни в чем не виноват. Как замечательно, что вы приехали! Теперь товарищ Сталин узнает всю правду!“» – рассказывал позже Николай Булганин. Булганин быстро остудил восторг старого друга.

– Тамбовский волк тебе товарищ! – прорычал он.

Булганин был уверен, что такое поведение единственно правильное. Он считал, что у него нет выбора. «Что я мог сделать? – жалобно восклицал министр обороны. – Я знал, что Берия и Маленков сидят в углу и внимательно наблюдают за мной».

* * *

В это время дочь Кузнецова, Алла, и ее муж Серго Микоян спешно вернулись из медового месяца. Они приехали всего через несколько дней после того, как забитый до полусмерти Алексей Александрович Кузнецов подписал признание. Анастас Микоян принял невестку в своем кремлевском кабинете. «Мне было очень трудно говорить с Аллой, – написал он в мемуарах. – Конечно, я должен был сообщить ей официальную версию ареста». Алла с рыданиями выбежала из кабинета. «Я бросился за ней, – вспоминал Серго. – Я боялся, что она наложит на себя руки».

Анастас вернул сына и показал ему подписанное Кузнецовым признание. Сталин, как обычно, разослал его членам политбюро. Серго не поверил ни слову.

– Но он собственноручно подписал каждую страницу, – подчеркнул Микоян-старший.

– Я уверен, что все прояснится и он вернется, – не сдавался Серго.

«Конечно, я не мог сказать ему, что Сталин уже решил судьбу Кузнецова и он никогда не вернется», – писал Анастас Микоян.

Ленинградское дело было не единственным успехом Лаврентия Павловича Берии. Сразу после ареста Кузнецова, в конце августа 1949 года, Берия отправился на бронированном поезде в казахские степи, где находился закрытый ядерный полигон. Там проводились испытания атомной бомбы. Берия очень волновался. Он прекрасно понимал, что если что-то пойдет не так, то семья Лаврентия Павловича будет уничтожена вместе с ним. Маленков подбадривал союзника.

Берия приехал в Семипалатинск-21 на генеральное испытание советской бомбы. Он остановился в маленьком домике позади командного пункта профессора Курчатова. Утром 29 августа на глазах Берии кран осторожно опустил урановый пест в вагон. Затем в него поместили плутониевую полусферу. После того как бомбу снарядили взрывчаткой и взрывателем, ее отвезли на место взрыва и подняли на самый верх башни. Лаврентий Берия и ученые уехали.

В 6 часов вечера все собрались на командном пункте в десяти километрах от эпицентра взрыва. В домике была панель управления и телефоны связи с Москвой. Наблюдатели спрятались за земляным валом, который должен был защитить от ударной волны. Курчатов дал команду произвести взрыв. Небо осветила яркая вспышка. После того как ударная волна прошла, все выбежали из командного пункта, чтобы полюбоваться похожим на гриб облаком, которое величественно поднималось перед ними.

Лаврентий Павлович был так взволнован, что поцеловал Курчатова в лоб.

– Все как у американцев? Ничего не напортачили? Курчатов нас не обманывает? – допытывался он у ученых.

Берия очень обрадовался, когда узнал, что взрыв сровнял с землей все, что было на полигоне.

– Слава богу, все получилось! – облегченно вздохнул Берия и бросился звонить в Москву, чтобы первым сообщить Сталину об успешном испытании.

Берию ждало разочарование. Сталин грубо оборвал его. Он сказал, что все уже знает, и бросил трубку. У Иосифа Виссарионовича имелись собственные источники информации. Берия пришел в ярость. Он ударил генерала, осмелившегося сообщить вождю, и гневно закричал: