Читать книгу - "Королева мести - Джоан Швейгарт"

— Я пыталась, — ответила я. — Била его по груди, решив, что остановилось сердце, но это не помогло.

Эллак вышел вперед из толпы и схватил меня за волосы. Толкнув меня к охранникам, она закричал:

— Взять ее! Она убила Аттилу!

Охранник, рыдавший в открытую, кинулся ко мне, но Эдеко выбросил руку между нами и крикнул:

— Она не могла это сделать! На нем нет ран.

— А я говорю, это она! — снова закричал Эллак. — Всю ночь снаружи стояла охрана. Если бы это была не она, то могла бы позвать на помощь!

— Ничего нельзя было сделать! — заплакала я. — Он умер у меня на руках, и я всю ночь прижимала его к груди и рыдала!

— Лжешь! — рявкнул Эллак. — Это ты убила его! Ты задушила его! Стража!

— Подожди! — воскликнул Эдеко. — Посмотри на нее. Посмотри, как она рыдает. — Он грубо схватил меня за подбородок и поднял голову к толпе. — Я хорошо знаю эту женщину. Ей незачем было убивать. Когда она узнала, что Аттила женится на ней, она пала на колени и плакала от радости. — Эллак открыл рот, чтобы заспорить, но Эдеко обнажил свой короткий меч и поднял его над головой. — А теперь посмотрите на себя! Вы все рыдаете, как женщины! Забудьте о гаутке! Не время думать о ней. Ушел наш вождь. Ушел навсегда. Человек, рожденный управлять всем миром, умер. Не будем же провожать его по-женски.

Слезы брызнули из глаз Эдеко так неожиданно, что вполне могли быть искренними. Затем, сжав губы, он опустил меч и провел его лезвием по своей щеке, от уха к подбородку, надрезав кожу вдоль шрама, делающего его гунном. Протянув окровавленный меч над телом Аттилы, он закричал и завыл так громко, что в этом звуке потонули все возгласы и всхлипывания. И тут же все остальные последовали его примеру и, изуродовав себе лица, стали бороться за место возле трупа, чтобы воздеть над ним свои окровавленные мечи. Потом воющие, кричащие мужчины выбежали из дома с криками: «Аттила мертв! Наш вождь покинул нас!»

Эдеко схватил за руку одного из стражей прежде, чем тот выскочил с остальными, и сказал:

— Отведи супругу вождя обратно в ее хижину. Не пускай никого, пока мы не похороним Аттилу. Потом мы решим, что делать с ней.

— Я уже решил, — прорычал Эллак.

— Кто знает, может, не тебе принимать решение, — ответил Эдеко.

Они сверлили друг друга взглядом, а охранник, схвативший меня, ждал исхода спора. Потом Эллак, единственный, чье лицо еще не было окровавлено, прошипел:

— Убери ее с моих глаз.

* * *

Даже из своей хижины я слышала, как город охватило безумие, вслед за распространившейся вестью о смерти Аттилы. В воздухе неслись волны криков и плача, будто один за другим разгорались погребальные костры. Я представляла, как женщины рвали на себе волосы, царапали лица. Не потому, что любили Аттилу, а потому, что боялись быть преданными смерти, если не будут этого делать.

Было уже поздно, когда я услышала голос Эдеко, но я не заметила, как пролетело время.

— Теперь езжай домой, — сказал он охраннику. — Как только я закончу здесь, встретимся у тебя, потому что у меня будет еще одно поручение, прежде чем мы присоединимся к остальным.

Я выпрямилась, но Эдеко все не входил. Я слышала, как он отъехал, потом вдалеке раздались удары, но у меня не было сил встать и посмотреть, что происходит.

Когда Эдеко наконец вернулся и вошел-таки в хижину, я села. Его лицо так опухло и покрылось запекшейся кровью, что я не узнавала его. В руке он держал боевой топор.

— Где ты это взяла? — спросил он. Глаза его лихорадочно горели на фоне разбитого лица.

Оглушенная событиями, которые я сама же запустила в действие, я лишь молча смотрела на него.

— Где ты взяла яд? — повторил он.

— Разве ты не рад, что он мертв?

Губы Эдеко растянулись и задрожали. Он поднял лицо вверх и зарыдал. Потом, успокоившись, сказал:

— Сейчас тебе надо идти. Я все приготовил. Смотри, — и он грубо схватил меня за руку, поднял на ноги и потащил к выходу. Я увидела, как садится солнце за западной оградой. И удивлялась тому, что все еще жива и могу на это глядеть.

Эдеко вывел меня к задней части хижины, и я тут же заметила, что одна из досок ограды выбита и отодвинута в сторону.

— Выйдешь здесь, — сказал Эдеко, неподвижно глядя на пролом в стене. — Потом еще через одну дыру, ниже. Город пуст. Все ушли смотреть на погребальную церемонию, которая будет прямо перед воротами. Тебя никто не увидит. Я приготовил коня, но тебе придется мчаться очень быстро. Сначала езжай на восток, не останавливайся. Искать тебя будут в другой стороне. Сыновья Аттилы уже дерутся между собой. Когда я видел их в последний раз, они спорили о том, кому достанется меч войны. Эллак считает, что меч принадлежит ему, как самому старшему. Эрнак же требует, чтобы меч похоронили вместе с отцом, потому что сила меча была предназначена для одного Аттилы. Они соглашаются только в том, что нового вождя выберут после похорон. И то лишь потому, что ни один из сыновей Аттилы не способен быть вождем, но никто не находит в себе сил уступить место брату. Скорее всего, империя будет разделена между ними. А разделенная, она падет. Ты победила, Гудрун. Ты убила величайшего из людей.

У меня не было сил, чтобы ответить на его чувства, и я пробормотала:

— Я никогда не отыщу дорогу домой.

— Ты должна была об этом подумать, когда оставляла следы! — крикнул он. — Когда решалась…

— Какие следы? — спросила я.

Он взглянул на меня с насмешкой.

— Я только что был в спальне Аттилы. Пошел посмотреть на место, где он сделал последний вдох, и подумать, какую роль я в этом сыграл. Там было два охранника, и пока я находился в спальне, один из них нашел две чаши для вина, рядом с обувью Аттилы. «Что это?» — спросил он, заметив, что одна пуста, а вторая — полная. Потом он поднес к губам ту, что была полна, и пал замертво спустя мгновение. Я бы убил второго, но тут вошел Онегиз. Мне пришлось сказать ему: «Похоже, гаутка все-таки убила Аттилу. Вино отравлено». Онегиз велел мне и охраннику, оставшемуся в свидетелях, не говорить никому ни слова до похорон. «Не хочу осквернять его похороны таким позором! Быть убитым женщиной! Гауткой! Когда все закончится, мы прикончим ее, но никто не должен знать правды!»

Я уставилась на Эдеко в изумлении.

— Но этого не может быть! Отравленной была лишь одна чаша, и он… — но, уже произнося эти слова, я снова увидела, как Аттила жует свои финики, обсасывает косточки, смеется, плюет их на пол, а потом начинает задыхаться, когда я сказала ему то, что должно было сделать его смерть мучительной. — Ты должен пойти со мной! — воскликнула я. — Ты отпустил стража! Онегиз узнает и…

— Страж, которого я отпустил, не доживет до разговора с Онегизом. Это его топор. Все будет выглядеть так, будто ты убежала из-под караула, и, боясь гнева сыновей Аттилы, страж наложил на себя руки.