Читать книгу - "Селфи с музой. Рассказы о писательстве - Юрий Поляков"

Пробежав километров пятнадцать, я возвращался в номер, заваривал крепкий чай и садился за письменный стол – к ноутбуку. Пьянков, кажется, в благодарность за судьбоносное поздравление Лужкову подарил мне, натешившись, свой портативный компьютер размером с коробку конфет, что по тем временам воспринималось как привет из далёкого светлого будущего, которое ещё совсем недавно сулили нам братья Стругацкие. Коллеги, заходившие ко мне в номер, чтобы выпить чая и поругать капитализм, увидев на столе маленький мерцающий экран, столбенели так, точно обнаружили в моей комнате Шэрон Стоун, наконец-то предъявившую миру главную тайну фильма «Основной инстинкт».

После полученного во время выборной гонки нового социального и политического опыта, в основном негативного, повесть из истории жуткой любви молодого бизнесмена к своей секретарше, похожей на обворожительного инкуба, всё больше превращалась в мрачную сатиру. О, с каким мстительным наслаждением я описывал подлую российскую действительность! Между делом я продолжал вести колонку в еженедельнике «Собеседник», в ту пору ещё не впавшем в либеральное слабоумие, и мои тогдашние настроения довольно точно передаёт текст, написанный к шестидесятилетию Владимира Высоцкого:

«… Он прекрасно сыграл презиравшего ворьё сыщика Глеба Жеглова. И мне трудно вообразить Владимира Семёновича поющим перед разомлевшими кирпичами, фоксами и горбатыми (не путать с Горбачёвым!), которые обзавелись теперь «мерсами» и «мобилами», расселись не по тюрьмам, а по банкам, министерским и парламентским креслам. Я не представляю себе Высоцкого нахваливающего, как Эльдар Рязанов, на президентской кухне котлеты Наины Иосифовны. Я не представляю себе Высоцкого на обжорной презентации в то время, когда голодают учителя и шахтёры. Я не представляю себе Высоцкого в новогодней телетусовке где-то между оперённым Борисом Моисеевым и смехотворным Геннадием Хазановым. Не представляю… Или же просто боюсь себе представить Высоцкого в наше время, когда говорить, писать, петь, орать правду, может быть, и не так опасно, как прежде, зато совершенно бесполезно! Не возвращайтесь, Владимир Семёнович! Не надо…»

И тут как на грех в дом творчества заехал мой литературный сверстник Евгений Бунимович. С ним вместе мы когда-то начинали в литературном объединении при Московском горкоме комсомола. Бунимович посещал, если не ошибаюсь, семинар Бориса Слуцкого, замечательного поэта-фронтовика, убеждённого коммуниста, я бы даже сказал, комиссара, сошедшего сума в самом начале перестройки. Может, оно и к лучшему, ведь его сверстница-фронтовичка Юлия Друнина чуть позже, видя, как рушится советская держава, от отчаяния покончила с собой. Не она одна, впрочем, тогда по стране прокатилась эпидемия самоубийств.

В дом творчества Евгений, как я понял, прибыл, чтобы передохнуть и набраться сил перед вступлением в депутатские полномочия. Будучи учителем математики, он тоже баллотировался в Мосгордуму от «Яблока» и, к моему удивлению, прошёл-таки. Мне тогда попалось на глаза его победное интервью, кажется, в «МК», где Евгений Абрамович рассказывал о себе, своей семье, о дедушке, который до революции был чуть ли не главным раввином Москвы или что-то в таком роде. Ну и о какой юдофобии в нашем отечестве можно говорить после этого? По-моему, русский антисемитизм – это такой же миф, как русская мафия в Америке.

Вероятно, у корыстолюбивых кремлёвских мечтателей в ту пору ещё теплилась надежда приспособить наших либералов к государственной работе. В итоге в Мосгордуме оказались странные персонажи вроде Алевтины Никитиной, которая сразу же после выборов вместе с хитроглазым мужем своим, депутатом Госдумы Ильёй Заславским, попавшимся на махинациях с городской землёй, улетела к детям в Америку, так и не посетив ни одного заседания второго созыва. Ни одного! Скажем прямо, тогдашний депутатский корпус больше напоминал паноптикум, нежели коллективный законодательный орган: одного зверски зарезали на воровской сходке, деля подмосковную водочную торговлю. Второй устроил грандиозный дебош в парижском борделе и серьёзно ранил ажана гигантской устрицей. Третий оказался трансвеститом, широко известным в узких кругах под именем Танечка. Четвёртую депутатшу, уже почти объявленную совестью русской интеллигенции, убили, когда она входила в подъезд с чемоданом непонятных долларов (помните про «единички»?). Пятый лично летал на казённом самолёте в Милан за черевичками от Маноло Бланика для своей юной жены, седьмой по счёту…

Но как раз с Бунимовичем власть угадала: будучи в поэзии ёрником-постмодернистом, на практике он оказался прирождённым бюрократом в хорошем смысле этого слова, трижды избирался в Гордуму, возглавлял там комитет по культуре, а с 2009 года стал штатным защитником столичных детства и материнства. У него есть строчки, написанные в 1982 году, начинающиеся так же, как и знаменитое стихотворение лучшего поэта моего поколения Николая Дмитриева: