Читать книгу - "Узурпаторы и самозванцы "степных империй". История тюрко-монгольских государств в переворотах, мятежах и иностранных завоеваниях - Роман Почекаев"

Борьба монголов за независимость привела на трон Монгольского государства человека, в соответствии с монгольскими политико-правовыми традициями не имевшего прав на него ни по происхождению, ни по статусу. Мы имеем в виду избрание ханом Монголия, провозгласившей свою независимость в 1911 г., не кого-то из многочисленных монгольских Чингизидов, а главы монгольской буддийской церкви Богдо-гэгэна VIII, который вообще был тибетцем по происхождению. Но, во-первых, на его стороне было многочисленное буддийское духовенство, а для претендентов из рода Чингис-хана, не желавших уступать право на престол друг другу, он оказался своего рода компромиссным вариантом. А во-вторых, в официальном послании последнему китайскому наместнику в Монголии — маньчжурскому амбаню Урги — временное правительство Монголии объявило Богдо-хана (так теперь звучал титул бывшего первосвященника) «сыном Тушету-хана»^[872]. Дело в том, что Богдо-гэгэн считался восьмым по счету перерожденцем первого главы монгольской буддийской церкви Джебцзун-Дамба-хутукты, который и в самом деле приходился сыном Тушету-хану Гомбо-Дорджи (прав. 1594–1655). Соответственно, раз душа первого святителя переходила в последующих, то и восьмая реинкарнация, в соответствии с монгольской буддийской традицией, также могла считаться сыном монгольского хана, несмотря на то что сам Богдо-хан, повторимся, по рождению даже не был монголом. Таким образом, обоснование прав на престол последнего монгольского хана-нечингизида стало интересной комбинацией религиозного и генеалогического факторов^[873].

Последний из примеров возведения в ханы по воле буддийского иерарха также относится к первой четверти XX в. Его можно было бы назвать анекдотичным, если бы он имел место не при столь Драматических событиях. Речь идет о присвоении в феврале 1921 г. «легендарному» барону Р. фон Унгерн-Штернбергу, урожденному прибалтийскому немцу и офицеру российской имперской армии по положению, ханского титула с эпитетами «возродивший государство великий батор-командующий» и «воплощение бога войны». Формально этот титул делал прибалтийского барона равным Чингизидам по происхождению и ханам аймаков по статусу^[874]. Конечно, вряд ли он влек какие-то реальные права на престол в изменившихся условиях: он, скорее, имел некое символическое значение — Интеграцию российского военачальника в монгольскую социальную Иерархию. Однако интересно, насколько Богдо-хан имел право присвоить ханский титул «белогвардейскому генералу» (так характеризовали барона Унгерна советские историки)? Ранее ханские титулы нечингизидам мог присваивать только Далай-лама, и то только за большие заслуги в деле распространения буддизма. Случаи присвоения ханских титулов Богдо-гэгэнами нами неизвестны. Кроме того будучи избранным в ханы в 1911 г., Богдо-гэгэн VIII сложил с себя сан, женился, утратив, таким образом, первосвященнические полномочия. Следовательно, узурпатором в данном случае можно считать не только барона Унгерна, принявшего этот титул, но и Богдо-хана, даровавшего его!

Еще один монгольский правитель XX в. в какой-то мере близок охарактеризованному выше Дукчи-ишану, поскольку также в значительной степени опирался на религиозные ценности. Особенностью его самозванчества было то, что он выдавал себя за человека… умершего за полтора столетия до его авантюры! Это был знаменитый на рубеже XIX–XX вв. Джа-лама — «лама с маузером», в течение почти трех с половиной десятилетий игравший значительную роль в политической жизни Монголии и ставший под конец жизни практически неограниченным правителем ее западной части.