Читать книгу - "Сталин и НКВД - Леонид Наумов"

Как написал в своей жалобе в Верховный суд РСФСР Иван Стефанович Касилов в декабре 1954 года, «Вольяно Ставр, считавший полковника Кузнецова истинно приехавшим для наведения порядка, написал этому Кузнецову план-предложение быстрейшей аннуляции норильских беспорядков, в котором указывал также, что подлинными виновниками их возникновения являются некоторые работники из оперотдела и администрации Горлага. Но на лагпункте «Купец» оперативным отделом было устроено так, что всякая бумажка или жалоба, которая кем бы то ни было направлялась Кузнецову или другим членам московской комиссии, сперва проходила через руки определенной группы провокаторов из числа заключенных, завербованных оперативным отделом, которые, прочтя бумагу, решили, как им поступить с написанным. Таким образом, документ Вольяно Ставра попал в руки этих людей, и они сразу же повесили Вольяно, а с ним и Быковского, как неразлучного товарища Вольяно по совместному пребыванию на лагпункте «Купец» и коллегу по наведению порядка в 1-м лаготделении Горлага в период так называемой «волынки».

В тексте записки упоминается руководитель московской комиссии полковник Кузнецов. По воспоминаниям Грицяка, он заявил заключенным: «Москве стало известно про беспорядки, которые творятся в Норильске, в том числе, и в вашем 4 м лаготделении. Для того, чтобы выяснить положение на месте, Москва откомандировала сюда Правительственную Комиссию. Председателем комиссии назначен я, полковник Кузнецов, начальник Тюремного управления МВД СССР, личный референт Лаврентия Павловича Берии».

Это подчеркнутое — «личный референт Лаврентия Павловича Берия» можно было бы списать на случайную оговорку. Но и другие источники подчеркивают, что Кузнецов представлялся именно так. Более того, он специально подчеркивал, что «для того, чтобы разобраться в сложившейся обстановке — Первый Заместитель Председателя Совета Министров СССР и Министр Внутренних Дел ЛАВРЕНТИЙ ПАВЛОВИЧ БЕРИЯ уполномочил нашу комиссию лично и детально разобраться и принять необходимые решения». Раньше так говорили только о «воле товарища Сталина». Кузнецов не преувеличивал свой статус, он действительно был личным представителем Берия: в 1944–1946 гг. он был офицером для особых поручений при наркоме внутренних дел СССР.

Заместитель директора Государственного архива Российской Федерации (ГА РФ) В.А. Козлов убежден, что уступки, на которые пошла комиссия Кузнецова, безусловно были согласованы еще в Москве. «Берия, напутствуя своих представителей, не только дал им широкие полномочия, но и определил политический контекст взаимоотношений с узниками особых лагерей, в конечном счете — с потенциально оппозиционными слоями советского общества». В принципе, с этим можно согласиться, не ясно только, почему исследователь считает бунтующих бандеровцев лишь «потенциально» оппозиционными.

Грицяк вспоминает, что «после выхода из печати моего первого варианта воспоминаний о Норильском восстании (США, 1980 г.) мне очень часто приходилось беседовать на эту тему в высокими чинами КГБ. Один из них, полковник Павленко, как-то спросил меня:

— Как вам удалось все это организовать?

— Мы ничего не организовали, — ответил я — нас на это спровоцировали.

— Да, подтвердил Павленко, вас провоцировали, но они не ожидали таких масштабов…»

Выше уже говорилось о том, что ряд исследователей считает, именно эти забастовки и восстания привели к демонтажу сталинизма. В.А. Козлов в своем исследовании полемизирует со степенью обоснованности и аргументированности этих выводов, но, в конечном счете, по сути, разделяет его. Он обращает внимание на то, что волнения в лагерях разворачивались на фоне «холодной войны» и локальных вооруженных конфликтов (в Корее), нараставшего сопротивления сталинизации в странах Центральной и Восточной Европы. Берлинское восстание 1953 г. не просто совпало по времени с массовыми выступлениями заключенных Горного и Речного особых лагерей, но и оказало влияние на выбор тактики и формы протеста. «В конечном счете, волнения в лагерях не только донесли до высшего руководства СССР один из самых громких сигналов о необходимости изменения репрессивно-карательной политики, но и заставили задуматься о модификации всей сталинской политической модели. Массовые выступления и протесты заключенных были ударом по порядку управления в лагерях и подрывали устои системы в целом».

Но если это действительно так, то вопрос о том, как именно были организованы эти выступления, приобретает огромное значение.