Читать книгу - "Абель-Фишер - Николай Долгополов"

— Но не заглядывали, не встречались?

— Боже упаси! Этого еще не хватало. Я сторонник того, что при работе с нелегалами вообще никто и ни с кем не должен встречаться. На последнем этапе своей работы, уже будучи начальником управления, я ввел такой порядок: существует только безличная связь. И никаких контактов с нелегалами, никаких! Во время долгой работы этой пары их доклады, минуя промежуточные отделы и подразделения, поступали только ко мне. Это для того, чтобы полностью обеспечить их безопасность. Со мной согласились, хотя некоторые и начали на меня коситься, обижаться. Даже самые сильные наши аналитики, да и другие. Но были у меня основания беречь нелегалов, потому что вышли они на результативную работу, пошли серьезные разработки. А время-то было уже опасным. Период, который на нашем служебном языке именуется «нарушением правил проживания советских служащих в Соединенных Штатах». И когда появились эти нарушения, я отправлял материалы в Москву.

А чувства между этой парой затем переросли в совсем иное, что продолжалось весь их период пребывания там. Немка оказалась ему идеальной помощницей. Жили и работали вместе, дружной семьей.

— Извините, они, как я понимаю, именно жили вместе? Детей не было?

— Нет. Необязательно и потом оставаться вместе.

— Наверное, все это перенести было жутко сложно.

— Конечно, хотя случаются в жизни нелегалов вещи посерьезнее. Совсем незадолго до краха ГДР ко мне обратились немецкие друзья: ты такую-то знаешь? Ответил, что знаю, и хорошо. Немецкие друзья сказали, что они предлагали ей вернуться на разведывательную работу. Но с другим разведчиком, которого знала, тот ей даже помогал. Она ответила: с удовольствием буду работать, но только с Георгием.

— Разве не слышала, что Георгий умер?

— Как видите. Узнав, подумала и отказалась, сказав, что с ним пошла бы, а с другими — нет. Сохранила память о верном друге — человеке необыкновенной смелости.

— Эта женщина жива?

— Если жива, то уже дама в возрасте… Да, в нашем управлении встречались интересные люди. Вспоминаю, что, когда мы сидели с Георгием перед отъездом в Берлине, я подметил в его немецком целую кучу ошибок — и фонетических, и прочих. Сказал, а он мне бросил такую фразу: слушай, мы же оба из Верхней Силезии, у нас могут быть ошибки. И еще: «Теперь — выживу. Она поддержит». С этим и уехал. Хороший, смелый был парень. Помогало искусство ему.

— Я не совсем понял, Георгий не был профессиональным разведчиком?

— Профессиональным. Подготовленным нами разведчиком. А так по своей специальности он был хорошим грамотным инженером. Как раз в то время в СССР решали вопросы о новейшей электронике. И поэтому нам надо было, чтобы он там находился. Память о нем осталась до сей поры. Некоторые свои приборы — прочтение микроточек и всего прочего, он оставил мне. Я их потом отдал — они должны быть где-то в нашем кабинете истории СВР. Да, способный человек Георгий. И к фотографии его тянуло, прекраснейший был фотограф. Только не все его в Штатах любили, не все. Жена его мне рассказывала: в Нью-Йорке считался он одним из бывших нацистов… Во всяком случае, работу для страны он проделал большую. Материалы были очень полезными. И когда началась эта история с Чернобылем, вдруг начали спрашивать: а где они, материалы? Отыскались в подвалах.

— Смелость граничила с бесшабашностью?

— С выверенной осторожностью. Потому и проработал там 15 лет.

— Георгий, я понимаю, стал сменщиком Абеля?

— Боюсь, вы слишком буквально понимаете слово «сменщик». Тут была проделана огромная по объему работа. Что ж, Георгий приехал туда уже взрослым человеком.

— Английский он знал?

— Нет, только немецкий.

— Моррис и Лона Коэн, по существу, доставили советской разведке чертежи атомной бомбы. Георгий сделал нечто похожее?

— Да, примерно уровня Коэнов. Но только действовал уже в более поздний период. По совершенному его можно поставить в тот же ряд, что и Абеля. Если не выше. Да, если не выше.

— Героя ему не присвоили?

— Тогда героев Советского Союза разведчикам еще не давали.

— А что скажете об Абеле?

— Прекрасный был человек. И, между прочим, хороший художник. Он мне подарил свою картину — до сих пор висит дома, прямо около кресла… А вот, держите, — приготовил вам объявление из Интернета. Видели? «Продам в Москве рисунки разведчика Абеля за 120 тысяч рублей».

— Ничего себе, бизнес! Да это же его рисунок из Атланты. Сейчас очень много чего вокруг Абеля крутится и рассказывается. Могли бы вы сегодня оценить сделанное им в США?

— Абель в какой-то степени работал по атомной тематике. Тяжелейший период мировой истории — конец 1940-х — 1950-е — разгул маккартизма. И он восстанавливал в США то, что могло быть частично потеряно. Восстановить практически все — нет, не удалось, не получилось. На это требовалось куда больше времени, чем оказалось у него. Но были новые вербовки, приобретение новой агентуры. Многое он спас. Работа шла и по линии легальной резидентуры, и через нелегалов. Все это делалось, решалось в результате продолжительных усилий на протяжении долгих лет. Да и на подготовку нелегала для активной работы уходило почти годков пять — семь. Лет через пять после обмена Абеля мы встретились с ним в нашей столовой. Подошли, тепло поговорили. Очень искренний был человек. Все переживал, что ничем пока не успел отблагодарить меня за для него сделанное.

— Общались?

— Не пришлось. Он мне — «я вас так и не поблагодарил, а надо бы». Но знаете как у нас: уезжал я резидентом в Китай. Только та картина и осталась на память.