Читать книгу - "Молодые и красивые. Мода двадцатых годов - Ольга Хорошилова"

Актеры, изображающие нэпманов в антифашистском спектакле

Фотография В. М. Коваленко, 1920-е годы. Коллекция А. А. Классена (Санкт-Петербург)

Классические советские нэпманы, возможно торговцы.

Он – в костюме-тройке, она – в бархатном халате, переделанном в прогулочное манто.

Ленинград, 2-я половина 1920-х годов.

Архив О. А. Хорошиловой

Петроградское издательство В. Д. Горюнова выпустило даже открытку с изображением типичного нэпмана – карикатурный толстячок с профилем Луначарского покидает кафе и маслисто улыбается своему бессовестно красивому быстро приближающемуся будущему. Образы отпетых нэпманов удавались и Вячеславу Коваленко, ленинградскому фотографу, творчество которого было открыто совсем недавно^[54].

Нэпманши от своих спутников не отставали. Покупали лучшие ткани и шили одежду у лучших портних из «бывших», которых было еще достаточно в Петрограде и Москве. Некоторые везли вещи из-за границы, пытались соответствовать длинно вырисованным журнальным моделям, но всегда перегибали, перебарщивали с декольте, длиной платья, гримом. Ирина Одоевцева видела их на центральных улицах Петрограда: «Я столкнулась с одной из таких “нэпманш”, кутавшейся в мех, шуршащей шелками, дышащей духами, с бледным до голубизны лицом, кроваво-красными губами и удлиненно подведенными глазами – новый тип женщины в революционном Петербурге» ^[55]. В Москве их было хоть отбавляй: «Какие-то девушки с сильно подведенными глазами, в фантастических платьях и шляпах»^[56].

Корней Чуковский, ненавидевший мещанскую пошлость, которую нэпманши олицетворяли, отзывался о них резче: «Елисавета Ив. Некрасова, пошлячка, изумительно законченная, стала говорить за обедом: “Ах, как бы я хотела быть мадам Лор!” – “Почему?” – “Очень богатая. Хочу быть богатой. Только в богатстве счастье. Мне уже давно хочется иметь палантин – из куницы”. Говорит – и не стыдится <…>, ныне пошли наивные и первозданные пошлячки, которые даже и не подозревают, что надо стыдиться… Нужно еще пять поколений, чтобы вот этакая Елисавета Ивановна дошла до человеческого облика. Вдруг на тех самых местах, где вчера еще сидели интеллигентные женщины, – курносая мещанка в завитушках – с душою блондинки и куриным умом!»^[57]

Молодые модницы демонстрируют популярную стрижку «боб»

1924 год.

Архив О. А. Хорошиловой

Изящнее одевались прикормленные партией писательницы, звезды театров и пока не запрещенной эстрады, жены политработников и великолепные светские тусовщицы, помнившие детские корсетики начала века и бальные туники предреволюционной поры. Помнившие изысканную красоту. Такие знали чувство меры и превосходно отличали истинное искусство кроя от пошлой подделки. Таких обслуживали дорогие портные – частным образом, на квартирах. С проголодавшимся удовольствием они сочно резали драгоценный текстиль и шили строго по меркам, терпеливо выслушивая «еще бы вот это и там немного». Казалось, что не было ни революции, ни Гражданской, дамы все такие же нахально требовательные, ухоженные, лессированные, великолепные.

Эффектная советская модница в меховом пальто и валенках, имитирующих боты на высокой шнуровке

Фотография В. М. Коваленко, 1929.

Коллекция А. А. Классена (Санкт-Петербург)

Лучшие портные работали в Москве. Их дореволюционные петроградские конкуренты, обшивавшие двор, покинули страну в 1917–1920 годах, те же, кто оставался, не имели возможности работать в полную силу таланта – не хватало средств, да и клиентов, сровни московским, тоже было наперечет.

Считалось престижным заказывать костюмы у москвички Надежды Ламановой. Несмотря на свое неблагополучное с большевистской точки зрения прошлое, она продолжала активно работать – частным образом и образом государственным, курируя создание моделей при подсекции «Игла» и возглавляя «Мастерские современного костюма» при художественно-производственном подотделе ИЗО Наркомпроса. У нее «одевалась» почти вся культурно-партийная Москва – актрисы Александра Хохлова и Анель Судакевич, Мария Андреева, жена Горького, и Эльза Триоле, будущая жена Луи Арагона. Лиля Брик отплясывала в ламановских творениях шимми и фокстрот, по улицам ходила в очаровательных шляпках-клошах и демонстрировала «народные» платья от «мамы Нади» в игривой антинародной манере – слегка обнажив пухлое плечико. В ее записной книжке значились и другие добротные фамилии добротных портных. Однако Брик не всегда была ими довольна. В письме 1924 года, адресованном Маяковскому, она жаловалась, что ей скверно сшили шубу: «Не так положили ворс, и когда я в первый раз надела ее, то вызвала в трамвае бурные восторги своими голыми коленками, а домой пришла в платье, обернутом как кашне вокруг шеи! Опять приходится переделывать»^[58].

Гитара была неизменной спутницей советских нэпманш

Середина 1920-х годов.

Архив О. А. Хорошиловой

Советская щеголиха в модной шляпке-«клош»

2-я половина 1920-х годов. Архив О. А. Хорошиловой

Нэпманша в модной диадеме и жемчужном сотуаре. Волосы коротко острижены в стиле «итон»