Читать книгу - "Обряд Ворлока - Владислав Русанов"

Выхватил меч Тюр.

Поднял палицу вана Ньёрд.

Дагда замахнулся своей огромной, устрашающей дубиной.

Иисус встретил их спокойной улыбкой и грустным, исполненным сочувствия взглядом.

Крепкое, окованное железом оскепище Гунгнира переломилось, столкнувшись с предплечьем Спасителя. Клинок Тюра соскользнул по плечу Иисуса и сломался у самой крестовины. Зазвенел и лопнул, рассыпавшись в осколки, меч Нуада, доселе считавшийся непобедимым.

Ошеломленные боги несколько мгновений взирали на безнадежно испорченное оружие… И вдруг их очертания задрожали, побежали рябью и растворились в тумане. Аса Тор, лишившийся Мйольнира, отстал от них лишь на один вздох.

Тогда в бой вступили Ньёрд и Дагда. Их палицы мелькали в воздухе, сливаясь в размытые пятна. Могучих ударов хватило бы, как показалось Вратко, чтобы расколотить в мелкую крошку скалу. Ни один из смертных не выдержал бы такой скорости. Это было по силам только богам.

Внизу, на склоне холма, отступающие в панике нормандцы валились в глубокий ров, отрытый саксами у подножья Сенлака. Верхние топтали и калечили свалившихся раньше. Трещали кости. Стон и ржание вознеслись к небу.

Новгородец затаил дыхание.

Сперва палица Ньёрда, а потом и Дагды разлетелись в щепки.

Иисус стоял невредимый. Выражение скорби и участия не сходило с его лица. Спаситель жалел своих противников и противостоял им лишь по необходимости.

С горестными вздохами урманский бог моря исчез в клубах тумана. За ним последовал и Дагда, унося с собой волшебную арфу.

С рычанием, в котором не было ничего человеческого, на Иисуса бросился Цернуннос. Оленьи рога уперлись Христу в грудь. Раздвоенные копыта били мглу, словно взрывали дерн.

Кротко улыбнувшись, Иисус благословляющим жестом коснулся темени бога-оленя.

Тот исчез с легким хлопком.

Длинным, скользящим шагом, словно заправский вояка, уроженец Назарета поравнялся с Мананнаном и Лугом и отправил их в небытие двумя легкими касаниями.

Взревели трубы нормандцев. Отдохнувшая позади войска конница, возглавляемая самим Вильгельмом и братом его, Эвдом Байеским, обрушилась на увлекшихся преследованием саксов. Изображавший ложное бегство отряд под предводительством Эстаса Булонского развернулся и ударил танских дружинников в лоб.

Наверху же, между туманом и облаками, остались лишь двое. Иисус Христос и Перун, отец дружин. Огмиос, все-таки недаром звавшийся богом мудрости, куда-то благоразумно исчез. Будто и не было его никогда.

Спаситель и Перун застыли, глядя в глаза друг другу.

Мгновение бежало за мгновением. Они тянулись, словно века. Казалось, что за это время могли возникнуть, достигнуть расцвета и исчезнуть без следа империи, подобные Римской, могла подняться из-под воды и вновь уйти на морское дно Атлантида.

Перун хмурился. Желваки ходили на его скулах. Рыжая борода шевелилась и топорщилась. Бог Грозы примерялся, не метнуть ли секиру, сверкающую по краю голубоватым огнем.

Лицо Иисуса хранило неизменное выражение скорби. Так суровый, но любящий родитель переживает за неразумное чадо, тянущееся пухлыми пальчиками к весело скачущим в очаге языкам пламени.

Вратко захотелось вслед за столпившимися на высоком днепровском берегу киевлянами закричать: «Выдыбай, Боже! Выдыбай!» Он даже прошептал что-то подобное… Но, как и сто лет назад, Владыка Молнии не услышал его.

Взмах секиры!

Ослепительный высверк, пронзивший и туман, и облака.

Христос раскрытой ладонью остановил смертельный полет голубоватой стали.

Перун скривился, будто его ожгли ударом плети.

Но ни одна черточка не дрогнула на лице Сына Божьего.

Брат Солнца и Огня растаял, словно прозрачный дымок над углями затухшего костра.

«Вот так и старое время уйдет… — со щемящей тоской подумал новгородец. — Уйдет время старых богов, которые не гнушались спускаться к людям, говорить с ними, учить ремеслам и тонким искусствам. Новая вера будет требовать лишь смирения и подчинения, умерщвления плоти и соизмерения разума с установлениями священников».

Но приблизившиеся глаза Спасителя, ставшие в одночасье огромными, в полнеба, затмили разум ворлока. И вдруг сменились серо-стальными отца Бернара. Будто два клинка пронзили сердце Вратко. Острая боль запульсировала в межреберье. Парень захрипел, попытался вырваться из колдовского морока и понял, что проваливается в бесконечную глубину, заполненную непроглядной чернотой.

— Не-е-ет!!! — с отчаянным криком он удержался на грани разума.

Боль исчезла. Канули без следа и все чувства.

Он больше не был человеком, купеческим сыном, недоучкой-ворлоком из славного торгового Новгорода.

Он был стрелой…