Читать книгу - "Честь – никому! Том 1. Багровый снег - Елена Семенова"

А потом была Индия: Бомбей, Дели, Пешавар, Агра… Наблюдения за британскими военнослужащими, анализ состояния колониальных войск, контакты с британскими офицерами, которым было уже знакомо его имя, и, как итог – «Отчёт о поездке по Индии», опубликованный Генштабом через два года.

Последний раз в полюбившихся его сердцу краях Лавр Георгиевич побывал восемь лет назад. Пять месяцев он путешествовал по Западной Монголии и Кашгарии с целью ознакомления с вооружёнными силами Китая у границ России и следом отправился в Петербург, куда был отозван из Пекина, где занимал пост военного агента. В Китае Корнилов прослужил четыре года. Он изучал китайский язык, путешествовал, изучал быт, историю, традиции и обычаи китайцев. Намереваясь написать большую книгу о жизни современного Китая, Лавр Георгиевич записывал все свои наблюдения. Одним из самых ярких эпизодов стало разведывание тайны отряда китайских войск, обучаемого по европейскому образцу и тщательно скрываемого от сторонних глаз. Чтобы разузнать всё об этом загадочном подразделении, Корнилов оделся в пышный китайский балахон, покрыл голову шапочкой с шишечками мандаринов и поехал в город, где дислоцировался китайский отряд. Там он называет себя губернатором какой-то провинции, чуть ли не посланником Богдыхана, его встречают почестями, и отряд проходит церемониальным маршем прямо перед взором русского агента, которому, как посланнику «сына неба», докладывают всё, что он должен знать…

Все эти нахлынувшие воспоминания ненадолго рассеяли тяжёлые мысли, не покидавшие Верховного. Оживившись, он с удовольствием перебрал в памяти дорогие мгновения. И кому, как не Казановичу, служившему в тех далёких краях, было лучше понять Лавра Георгиевича. Было и Борису Ильичу, что вспомнить о тех днях, об удивительном крае под названием Кашгария. Сколько ещё неисследованного осталось там! Сколько неописанного! Не хватало Корнилову времени заняться масштабным трудом, посвящённым загадочному и чарующему миру Востока, а ведь сколько материалов было собрано к нему, сколько записей составлено! Когда бы закончилась эта треклятая смута, так и взяться бы, и уйти с головой в эту работу, работу мирную и благодарную, восстановить в памяти все детали, вернуться вновь в ту благословенную пору…

– Да, Борис Ильич, время было не чета теперешнему…

– Могли ли мы думать тогда, Лавр Георгиевич, при каких обстоятельствах сведёт нас с вами судьба вновь…

Уже давно спустилась ночь, и ушёл отдыхать истомлённый и потерявший много крови Казанович, и стоны раненых за стеной стали тише, а Верховный не мог забыться сном. Он то ложился на кровать, представлявшую собой три голых доски с брошенным на них полушубком, то поднимался и снова и снова вглядывался в карту. Возникали в усталом мозгу картины минувшего, перепутанные, сменяющие друг друга, словно в калейдоскопе… «Степь отчаяния», плен, во время которого немцы так тщательно охраняли «склонного к побегу генерала», что запрещали всякие сношения с кем-либо и грозили смертной казнью всякому, кто поспособствует его намерениям, затем побег, трёхнедельные плутания в лесу без пищи в поисках границы Румынии, ночная переправа вплавь через Дунай… Не скупилась судьба на испытания, но самые горькие приберегала напоследок… Что-то будет ещё…

Под утро вспомнился путь на Дон. Быховскую тюрьму Лавр Георгиевич покинул вместе с верными текинцами, когда стало известно, что в Ставку направляется назначенный большевиками главковерх прапорщик Крыленко с матросами. Холодными ночами не привыкшие к морозам туркмены продирались сквозь атмосферу вражды, окутавшую их путь. Весть о приближении «шайки Корнилова» неслась по озлобленным деревням. В одну из ночей текинцы подверглись обстрелу со стороны красных. Пушки ударили в упор. В панике полк бросился врассыпную. Когда удалось собрать спасшихся, то выяснилось, что из четырёхсот всадников осталось лишь полторы сотни… Потрясённые текинцы пали духом, начались разговоры о необходимости сдачи большевикам. На донесение офицеров об этих настроениях, Лавр Георгиевич ответил:

– Господа, быть может, будет лучше, если я пойду и сам сдамся большевикам. Я не хочу, чтобы вы погибли из-за меня.

Сняв простой крестьянский полушубок, он надел генеральское пальто, вскочил на коня и обратился к текинцам с речью:

– По приказу генерала Духонина ваш полк должен сопровождать меня на Дон. Я, генерал Корнилов, не хочу верить в то, что текинцы собираются предать меня. Я даю вам пять минут на размышление, после чего, если вы всё-таки решите сдаваться, вы расстреляйте сначала меня. Я предпочитаю быть расстрелянным вами, чем сдаться большевикам.

После этих слов вперёд выехал ротмистр Натансон и, приподнявшись на стременах, закричал:

– Текинцы! Неужели вы предадите своего генерала! Не будет этого! Не будет!

– Не будет! – подхватила толпа.

– По коням! – скомандовал Натансон.

Тем не менее, продолжать путь, как было намечено, стало уже невозможно. В итоге полк разделился, а Корнилов решил ехать дальше один. Раздобыв подложные документы на имя румынского беженца и одевшись в простую поношенную одежду, он в одиночку добрался до Новочеркасска…

Как только стало светать, Лавр Георгиевич надел полушубок и, разбудив своего адъютанта, быстрым шагом отправился проститься с Неженцевым. Было шесть часов утра, но артиллерийская канонада уже громыхала вовсю. Верховный прошёл в рощу, где под молодой елью, на траве лежало покрытое полковым знаменем тело полковника. Корнилов откинул угол знамени и впился взглядом в дорогое лицо. Все самые горькие месяцы его жизни, кроме Быховского заключения, этот бесконечно преданный человек был рядом с ним, был его живым талисманом, и, вот, теперь судьба отняла его, отняла так, будто прежде, чем нанести последний удар Верховному, ей необходимо было избавиться от того, кто был к нему ближе всех, словно бы он одним существованием своим препятствовал ей, ограждая своего генерала от её смертоносной длани. И, вот, его не стало… Что-то будет теперь?.. Кисмет!

– Царствие небесное тебе, без страха и упрёка честный патриот Митрофан Осипович!

Обстрел рощи участился. Лавр Георгиевич резко повернулся и отправился назад, к ферме. Линия разрывов снарядов подходила к ней всё ближе. У самого дома взрывом убило трёх казаков. Указывая на искалеченные тела, Хаджиев сказал:

– Ваше Высокопревосходительство! Надо поторопиться с переводом штаба, так как большевики хорошо пристрелялись к роще. Вы видите их работу?

– А?! – вскинул голову Корнилов, точно не расслышав, и вошёл в дом. Пройдя в свою комнату, он опустился левым коленом на стул и, стиснув голову руками, вновь приковался взглядом к карте. Глубокий вздох вырвался из его груди. Через некоторое время Лавр Георгиевич приподнял голову и попросил: – Хан, дорогой, дайте мне, пожалуйста, чаю! У меня что-то в горле сохнет…

Корнет ушёл. Не снимая полушубка и папахи, Корнилов сел за стол, поставив между колен свою палку, и принялся писать резолюцию на донесении генерала Эрдели, от которого долго не было известий. В этот момент раздался страшный взрыв: большевистский снаряд ударил прямо в комнату Верховного…