Читать книгу - "Головнин. Дважды плененный - Иван Фирсов"

— Еще что, — смеялся Рикорд, — ради товарищей своих такую малость не стерпеть.

В распутицу, за тысячи верст поскакал верхом на лошади неуемный моряк наладить выручку пленников.

По лесным просекам, горным тропинкам, перевалам, переправам, неухоженным дорогам трясся в седле Петр Рикорд.

О них, истерзанных российских трактах, метко заметил поэт:

Бог метелей, бог ухабов

Бог мучительных дорог,

Станций — тараканьих штабов

Вот он, вот он русский бог.

Какие же испытания выпали Рикорду, который делился впечатлениями о поездке: «… сия сухопутная кампания была для меня самая труднейшая из всех совершенных мною; вертикальная тряска верховой езды для моряка, привыкшего носиться по плавным морским волнам, мучительнее всего на свете! Имея в виду поспешность, я иногда отваживался проезжать две большие в сутки станции, по 45 верст каждая; но тогда уже не оставалось во мне ни одного сустава без величайшего расслабления; самые даже челюсти отказывались исполнять свою должность».

Иркутск встретил Рикорда сибирским морозцем, а гражданский губернатор Николай Трескин и вовсе охладил пыл капитан-лейтенанта.

— При всем моем расположении к вам и участию в судьбе ваших друзей-моряков, во-первых, до Петербурга вы на перекладных не менее трех месяцев добираться будете, а подорожную я вам не могу выдать без ведома генерал-губернатора.

Но Трескин говорил искренне. Он в Иркутске был в подчинении у генерал-губернатора Сибири Ивана Пестеля, а тот, узнав в чем дело, рассудил по-своему.

— Вам, господин капитан-лейтенант, надобно быть здесь, ближе к морю. Бумаги ушли к морскому министру, думается, они не задержатся. А как известие получим, вы отправитесь с Богом. Тем паче сами поясняете, что вам упускать летнее время нельзя.

Рикорда устроил в своем доме Трескин и, подробно узнав всю историю с пленением моряков, сам предложил:

— У нас в Иркутске обитает японец Леонзаймо, которого Хвостов привез с Сахалина. Он прекрасно говорит порусски. Вот вам и подмога. А кроме него еще есть рыбаки-японцы, которые потерпели крушение у Камчатки.

Губернатор до этого долго присматривался к своему постояльцу, приметил как Рикорд с утра до вечера не находит себе места, то и дело закуривает трубку, в раздумье расхаживает по комнате.

Однажды утром Рикорд открыл ему свои планы:

— Мне, ваше превосходительство, милейший Николай Иванович, надлежит инструкцию Адмиралтейства исполнять, летом завершить опись Курил.

Трескин сразу разгадал нехитрый план моряка, но вида не подал:

— Вот и прекрасно, заодно сможете проведать и о своих товарищах. Только на все это надобно разрешение из столицы. Вояж-то требует немало расходов, а Пестель лишних денег не имеет.

И все же в Иркутске все надеялись на благоприятный ответ из Петербурга. Рикорд, не теряя времени, поближе познакомился с Леонзаймо, начал учить с ним японский язык, похвалил его Трескину:

— А малый-то расторопный.

Трескин, разглаживая усы, ухмыльнулся.

— Верно заметили, только он больно прыткий, дважды пытался от нас сбежать, но каждый раз его тунгусы ловили. Так что имейте в виду, в нем изворотливости и коварства немало.

Началась весна, и пришел ответ из Петербурга. Пестель пригласил Рикорда и не скрывал своей радости.

— Слава Богу, все разрешилось по-доброму. Его императорское величество изволили утвердить мое предложение о направлении вас на Курилы и к японцам. Теперь осталось дождаться от министерства финансов денег и отправляйтесь.

Но проходили недели, а денег не было. Рикорд забеспокоился, поделился с Трескиным.

— Так может все пропасть. Покуда мы в Охотск доберемся, лето кончится.

— Не волнуйтесь, Петр Иванович, Пестель что-либо придумает. А я вам уже заготовил послание японцам. Изложил официально о всех проделках Хвостова и Давыдова с осуждением их проступка.

— Сие прекрасно, но я беспокоюсь, как там у Василия Михайловича. Живы ли они?..

Неволя учит и ума дает. Неволя и сама неволит. Из Хакодате пленников перевели в главный город Мацмай, в новую, специально для них отстроенную тюрьму. Через два дня офицеров повели через весь город на допрос в замок губернатора, Пленников предварительно разули и ввели в огромный зал, перегороженный красивыми раззолоченными и расписанными узорами ширмами.

Головнина, Мура и Хлебникова поставили на специальный помост, а напротив вскоре разместился на полу губернатор, буниос, в черном халате с кинжалом за кушаком.

Началась, как и прежде, нудная процедура допроса, начиная с имен, перечисления всех родственников. Вопросы задавал сам буниос. Опять расспрашивал о Резанове. Только теперь неожиданно спросил:

— Есть ли у вас просьбы? За всех ответил Головнин:

— Мы не понимаем, что значит этот вопрос и что губернатор разумеет под ним, ибо он и сам без нашей просьбы может видеть, в чем должна она состоять, когда мы обманом взяты и теперь содержимся в самом жестоком заключении.

Буниос слушал переводчика, опустив веки, а когда тот кончил, сказал:

— Нам желательно знать, где хотят жить русские, в Мацмае, столице Эддо, в другом месте, Япония — большая страна, или вы хотите вернуться в Россию?

Оглядев товарищей, Головнин твердо ответил:

— У нас два только желания: первое состоит в том, чтобы возвратиться в свое отечество, а если этого невозможно, то желаем умереть; более же мы ни о чем не хотим просить японцев.

Буниос отвечал длинно и с «жаром».

— Японцы такие же люди, у них есть сердце, вы не должны нас бояться и тужить. Ваше дело рассмотрит справедливо император. А пока мы будем заботиться в вас.

Японский губернатор проявил большое любопытство к жизни в России и несколько дней подряд подробно расспрашивал моряков. А жизнь их изменилась к лучшему.

Действительно, пленников стали лучше кормить, сшили теплую одежду. Но им дали задание. Принесли чернила и бумагу, и они приступили к описанию дела, начиная от ухода из Кронштадта.

Моряки излагали прошлое на бумаге, а курильца Алексея японцы почти каждый день вызывали на допросы. Для того чтобы выгородить себя, курилец наплел разные небылицы, сочинял, что его послали русские с Камчатки на разведку. Потом пришлось приложить немало усилий, чтобы установить истину для весьма подозрительных японцев. Приятным событием для пленников оказалось появление в их среде молодого японца Теске. Его прислал буниос для обучения русскому языку. Он оказался не только способным учеником, но и относился с душевной симпатией к русским морякам. Об этом не раз вспоминал впоследствии командир «Дианы».

«Теске был расположен к нам лучше всех японцев; он редко приходил без какого-нибудь гостинца, да и губернатор к нам стал еще снисходительнее, он отправлял у него должность секретаря и был в большой доверенности, которую употребил в нашу пользу и внушил ему самое выгодное о нас мнение».