Читать книгу - "Феномен 1825 года - Леонид Ляшенко"

Как это было? Отступление пятое

Думается, что у многих декабристов после разгрома на Сенатской площади и неудачного выступления Черниговского полка на Украине первым движением души было желание бежать за границу. H.A. Бестужев, например, надеялся укрыться на Толбухинском маяке под Кронштадтом, чтобы, переждав время массовых арестов, найти прибежище в какой-нибудь скандинавской стране. Однако, взломанный сильным ветром, лед закрыл дорогу на маяк, а вскоре Бестужев был узнан солдатами, которые и передали его полиции. Собирался бежать за границу и младший брат Николая Бестужева Михаил, но, случайно увидев на улице арестованного К. П. Торсона, сам явился во дворец, чтобы разделить участь друга.

Удалось покинуть Петербург одному из активнейших участников восстания в столице В. К. Кюхельбекеру. Он добрался до имения своей сестры, где переоделся в «мужицкое» платье и приобрел паспорт на имя плотника Ивана Подмастерникова. Лишь отсутствие достаточной суммы денег помешало ему при помощи контрабандистов переправиться в Пруссию. Тем не менее, добравшись до Варшавы, Кюхельбекер попытался отыскать своего лицейского товарища С. С. Есакова, чтобы на время спрятаться у него, а затем перейти границу Российской империи. Однако Есаков, будучи в отпуске, оказался в отъезде, а неосторожные расспросы о нем привели к аресту незадачливого беглеца.

В середине февраля 1826 г. был после долгих поисков схвачен участник восстания Черниговского полка И. И. Сухинов. До этого же, переодевшись в «партикулярное» (гражданское) платье и изготовив себе фальшивый паспорт, он благополучно добрался до Кишинева, где провел в мучительных раздумьях одиннадцать дней. Несколько раз Сухинов подходил к реке Прут, которая была слабо охранявшейся границей России с Румынией, но в конце концов решил сдаться властям, почти потерявшим надежду задержать беглеца.

Надо отметить, что еще несколько декабристов имели реальные шансы скрыться за границу, но без колебаний отказались сделать это. А. М. Горчаков, служивший в Министерстве иностранных дел, привез своему лицейскому товарищу И. И. Пущину заграничный паспорт, куда надо было лишь вписать соответствующую фамилию. Однако тот, несмотря на все просьбы и доводы Горчакова, не согласился на побег. Н. В. Басаргин, исполнявший обязанности старшего адъютанта начальника штаба 2-й армии П. Д. Киселева, мог спокойно покинуть родину, но отказался от этой возможности. Наконец, М. С. Лунин – адъютант великого князя Константина Павловича – уже после получения известия о его причастности к делу декабристов добился у своего начальника разрешения съездить на медвежью охоту на силезскую границу. Конечно же, Лунин имел возможность уйти в Германию, но также не поддался соблазну.

Думается, декабристов, имевших возможность бежать за границу, останавливали два соображения. Во-первых, чувство товарищества, желание разделить судьбу своих единомышленников. Во-вторых, они считали должным не бежать от ответственности за свои поступки, а попытаться оправдать их, донеся до верховной власти правду о положении дел в стране. Для них не столько важно и честно (воистину от слова «честь») было спрятаться от карающей руки монарха, сколько объяснить ему причины восстания, предложить свое видение будущего развития страны. «Диалог» на Сенатской площади, вылившийся в вооруженное противостояние, не удался. Теперь дворянские революционеры надеялись перенести его на заседания Следственного комитета и в покои Зимнего дворца.

Вообще-то, следствие в Петербурге фактически началось в ночь с 14 на 15 декабря, еще до создания Следственной комиссии (преобразованной затем в Следственный комитет), когда в резиденцию императора стали свозить задержанных участников восстания. За первые семнадцать часов непрерывных допросов было выслушано тринадцать человек, которых спрашивали прежде всего о «соучастниках злоумышленного общества». Обстановка в стране оставалась напряженной: совершенно неясной была ситуация во 2-й армии на Украине, в Кавказском корпусе и в Москве. Нити заговора, казалось, вели к М. М. Сперанскому, Н. С. Мордвинову и другим высокопоставленным чиновникам империи. Торопясь очертить круг виновных и искоренить крамолу, Николай I уже вечером 14 декабря составил список членов Следственной комиссии. В нее вошли: военный министр А. И. Татищев, новый петербургский генерал-губернатор П. В. Голенищев-Кутузов, великий князь Михаил Павлович, А. X. Бенкендорф и А. Ф. Орлов. Последнего вскоре пришлось из списка вычеркнуть, так как его брат М. Ф. Орлов оказался замешан в заговоре. Вместо Алексея Федоровича в Комитет попали А. Н. Голицын, В. В. Левашов, А. Н. Потапов, А. И. Чернышев и И. И. Дибич (сплошь генералы, за исключением Голицына).

Заседание Следственной комиссии. Рисунок A.A. Ивановского (?) (1826).

Членов Комитета вряд ли можно назвать «цветом нации». Известный историк великий князь Николай Михайлович позже писал: «Если всмотреться в списки лиц, из которых одним поручено вести следствие, а другим выпала обязанность распределять осужденных по разрядам, то поражаешься ничтожностью этих избранников царского доверия, за исключением весьма немногих»1. Действительно, председатель Следственного комитета Татищев был человек вполне равнодушный и безликий, Левашов, Чернышев, Голицын, Голенищев-Кутузов и Потапов думали только о том, чтобы угодить новому императору, прикрывая это желание то грубостью, то ханжеством в отношениях с арестованными. Великий князь Михаил Павлович вообще оказался судьей в собственном деле, ведь декабристы обвинялись в покушении на членов царствующей династии (т. е. в том числе и на Михаила Павловича). Следственный комитет напряженно работал с 17 декабря 1825 г. по 29 мая 1826 г., заседая иногда без выходных и праздничных дней.

Император, который, как мы уже упоминали, первоначально сам допрашивал арестованных, показал себя умелым душеведом. Во всяком случае, тактика проводимых им допросов была весьма разнообразна. Намерение запугать декабристов, сопровождавшееся злобными криками: «мерзавец», «негодяй», «злодей», – сменялось попытками пристыдить их, а то и сыграть роль «царя-реформатора», которого искренне интересуют цели выступления революционеров и их суждения о положении дел в стране. Умелое лицедейство монарха обнадежило многих допрашиваемых и ввело их в заблуждение. «Мы уверены, – вспоминал член Северного общества Д. И. Завалишин, – что по раскрытии всего дела будет объявлена всеобщая амнистия. Говорят уже, что государь даже выразился, что удивит и Россию, и Европу».[53]

Николай I руководил всем ходом следствия (как поз – же судебным процессом и исполнением приговора). Что же интересовало императора, а значит, и Следственный комитет в первую очередь, что они упорно выпытывали у декабристов? Поначалу их волновала степень распространения заговора. Уже допросы 14–15 декабря привели Николая I в ужас. «И этот заговор, – писал он Константину Павловичу, – длится 10 лет! Как это случилось, что его не обнаружили тотчас или уже давно?»[54]Ужас монарха понять немудрено: в показаниях декабристов всплывали имена и фамилии генералов, членов Государственного совета и других высокопоставленных особ. Чаще других упоминались M. M. Сперанский, Н. С. Мордвинов, А. П. Ермолов, П. Д. Киселев, которых вожди восстания предполагали ввести в состав Временного правления после свержения монархии.