Читать книгу - "Русь в IX–X веках. От призвания варягов до выбора веры - Владимир Петрухин"

Зачем понадобилось это архаическое, восходящее к временам призвания варяжских князей противопоставление словен и руси? И. Н. Данилевский предположил даже, что это противопоставление носит «вторичный характер» (Данилевский 2004. С. 153), сводя суть мотива к «центонному парафразу» — пророчеству Иезекииля о падении Тира. Представляется, что суть именно во введении противопоставления руси и словен, которое позволяло снизить последующее противопоставление руси христианам-грекам.

Описание осады русью Царьграда под 907 г. — особая источниковедческая проблема. Поход 907 г. неизвестен византийским источникам, в отличие от последующего похода 941 г., совершенного преемником Олега Игорем. Он описан в Хронике Амартола — это описание использовано в ПВЛ^[178]. Но то же «этикетное» описание было использовано и для характеристики похода Олега: Олег «разбиша многы полаты и пожгоша церкви», пленных «овѢхъ посекаху, другиа же мучаху, иныя же растреляху, а другыя в море вметаху, и ина многа зла творяху русь грекомъ» (ПВЛ. С. 16). Но и здесь летописец находит слова для оправдания злодеяний: «елико же ратнии творять», — завершает он свой рассказ.

Не обошлось при описании войны и без традиционного стереотипа в отношении греков: убоявшись Олега, греки пообещали дань и вынесли ему «брашно и вино», но тот не притронулся к нему, подозревая, что пища отравлена. Греки испугались еще больше: «НѢсть се Олегъ, но святый Дмитрей, посланъ на ны от Бога». Греки «льстивы до сего дни», утверждал летописец уже в связи с более поздним походом другого русского князя (Святослава).

Цель приводимой интеллектуальной «игры с отскоком» (бриколаж) очевидна: поставив Русь в центр своего повествования, летописец стремился смикшировать негативные коннотации в отношении даже к дохристианской дружинной Руси^[179].

Легендарный поход Олега на Царьград традиционно считается вполне «историческим», но даже русские источники — единственные свидетельства этого похода — полны видимых противоречий. Его описание помещено в ПВЛ под 907 г., в НПЛ — под 922 г. В новгородской версии в войске Олега названы варяги, поляне, словене и кривичи; в ПВЛ — все племена, подвластные Олегу или даже упомянутые ранее, хотя возглавляют список те же варяги и словене. Нет в обоих списках только руси, хотя значение именно этой дружины и даже самого дружинного имени явственно в обоих текстах. Сначала в обеих летописях говорится, что Олег заповедал побежденным грекам «дань даяти» на «2000 корабль», по 12 гривен на человека. «Повесть временных лет» конкретизирует далее, что дань дается «на ключ» — уключину, то есть на каждого гребца-русина. Упоминание собственно руси появляется в характерном тексте, опять-таки связанном с походом на морских судах — возвращением руси от стен побежденного Царьграда под парусами из паволок.

Но что же такое русь в «сказании»? В описаниях походов на Царьград русь — это войско: в описании Олегова похода (в НПЛ — Игорева) в ПВЛ говорится, что «много зла творяху русь грекомъ, елико же ратнии творять». Показательно, что описания походов на греков Олега и Игоря в обеих летописях стилистически зависят от описания похода 941 г. в хронике Амар-тола, но «оправдательная» фраза, списывающая злодеяния руси на военное время — «елико же ратнии творять» — принадлежит русскому летописцу (и переводчику Амартола? — ср.: Шахматов 1940. С. 56). Здесь в понятие русь включены все участники похода, в том числе словене. Русь же, снабженная драгоценными парусами и противопоставленная словенам, — это княжеская дружина: так противопоставляли русь и славян-данников Константин Багрянородный в середине Х в. и восточные авторы.

Кто же такие словене «сказания»: только словене новгородские или все союзники и данники Олега, относящиеся к рядовому воинству? Казалось бы, ответ здесь однозначен: новгородцы (Шахматов 1908. С. 334–335). Обратимся, однако, к описанию войска Олега в ПВЛ: «Иде Олегъ на Грекы, Игоря оставив КиевѢ, поя же множество варяг, и словенъ, и чюдь, и словене, и кривичи, и мерю, и деревляны, и радимичи, и поляны, и сѢверо, и вятичи, и хорваты, и дулѢбы, и тиверци, яже суть толковины: си вси звахуться от грекъ Великая Скуфь (Скифия. — В. П.)» (ПВЛ. С. 16). Бросается в глаза несообразность этого списка: словене упомянуты там дважды. Конечно, список составлялся не очевидцем похода 907 г., а летописцем, но необходимо выяснить, основывался ли составитель списка на механическом сведении в один текст доступной ему информации (ср.: Шахматов 1908. С. 337) или следовал некоей традиции.

Очевидно, что список членится на три части:

1) варяги и словене — они, как свидетельствовал уже «Начальный свод», прозвались в Киеве русью;

2) чудь, словене, кривичи, меря — «новгородская конфедерация», призвавшая варягов;

3) поляне и славянские племена юга восточной Европы.

Таким образом, получается, что русь в списке «закамуфлирована» под объединением варягов и словен (а повторение имени словене в составе новгородской конфедерации не случайно) и, стало быть, противопоставлена тем словенам новгородским и другим племенам, которые не входили в состав дружины князя. Кажется очевидным, что русь, как княжеская дружина, сформированная в Новгороде, противопоставляется в первую очередь недавно покоренным славянским племенам юга, которых (или часть которых — ср. космографическое введение) греки звали Великая Скуфь — Великая Скифия. Такому противопоставлению соответствуют данные самой летописи и византийских (и восточных) источников о руси, собирающей дань со славян, прежде всего на юге — от Киева до Смоленска (Константин Багрянородный).

Документ, открытый в княжеском архиве составителем ПВЛ (видимо, самим Нестором), казалось бы, обнаруживает, что «полный» этнический состав воинства и дружины Олега — скорее результат разысканий летописцев, чем аутентичная передача народных преданий. Речь идет о договоре Олега с греками (911 г.). Князь послал своих мужей «построите мира и положити ряд межю русью и грекы». Эти мужи и поименованы в договоре. «Мы от рода рускаго, Карлы, Инегелдъ, Фарлоф, Веремуд, Рулавъ, Гуды, Руалдъ, Карн, Фрелавъ, Руаръ, Актеву, Труанъ, Лидул, Фостъ, Стемид, иже посланы от Олга, великого князя рускаго, и от всех, иже суть под рукою его, светлых и великих князь, и его великих бояр […] и от всех иже суть под рукою его сущих руси» (ПВЛ. С. 18). Среди мужей Олега нет людей со словенскими именами, хотя комментаторы этого списка (ср.: Ловмяньский 1985. С. 220–222; Сахаров 1980. С. 156–164) предполагают, что доверители, носящие скандинавские имена, могли представлять и «словенских» членов русского княжеского рода — как это было в договоре Игоря с греками 944 г., и даже неких самостоятельных славянских князей.