Читать книгу - "История Ирана и иранцев. От истоков до наших дней - Жан-Поль Ру"

ЛИТЕРАТУРА, НАУКИ И ИСКУССТВА

Много времени проводили, читая или слушая стихи — классическую иранскую литературу или стихи современников. Самым ценимым из последних был Джами (1414-1492), человек, который преуспел в жизни, но на котором, увы, закончилась великая поэтическая школа Ирана. Его «Семь сокровищ» [Семь корон] — сборник из семи историй, самой удачной из которых стала история Юсуфа и Зулейхи, исламизированная и романизированная версия злоключений библейского Иосифа по вине жены египтянина. Больше ни один писатель эпохи не достиг уровня Джами, но иранисты насчитывают около восьмидесяти заметных литераторов и с десяток обладавших настоящим талантом. Два историка тимуридской эпохи, дед и внук, Мирхонд (1432-1498) и Хондемир (1475-1536), сильно уступают историкам монгольской эпохи, но интересуют нас из-за влияния, какое оказывали, а также потому, что входили в число первых иранских историков, которых стали изучать в Европе. Если персидский язык безраздельно властвовал, настолько, что даже те, кто писал по-тюркски, считали себя обязанными иногда его использовать, то Тимуриды мечтали вновь ввести в обращение тюркский язык, и Мир Алишер Навои (1414-1492), министр Хусейна Байкара, сам поэт и автор «Дивана», отнюдь не бездарного, даже написал нечто вроде «защиты и прославления»^[6] этого языка. Тем не менее этот высокопоставленный сановник и меценат, творчество которого во многом вдохновляли произведения Низами, Амира Хосрова и Джами, считался одновременно одним из величайших поэтов мира и блестящим подражателем классическим персидским авторам. Как бы то ни было, в современном Узбекистане его репутация полностью сохранилась. На мой взгляд, его неоспоримо превосходит Бабур со своим личным дневником, «Бабур-наме», произведением капитальным и, не считая первых страниц, посвящённых генеалогии, — увлекательным.

Любовь к текстам, забота о том, чтобы их красиво писать, породила великую школу каллиграфов, самым знаменитым представителем которых был Султан-Али из Мешхеда, а забота о том, чтобы иллюстрировать их миниатюрами, привела к созданию книжных мастерских, одна из которых была основана Улугбеком в Самарканде, другая — Шахрухом и его сыном Байсонкуром (ум. 1433) в Герате. Обе, особенно гератская, оказали широкое влияние. В Герате расцвела великая школа тимуридской живописи, которую, полагаю, вправе назвать самой прекрасной в Иране. Из неё вышли тысячи миниатюр, разошедшиеся по коллекциям всего мира, в частности, по коллекциям Стамбула, где Тимуриды укрылись со своими сокровищами, когда их изгнали узбеки. Эти миниатюры украшают произведения Низами, Саади, Джами и прежде всего «Шахнаме» Фирдоуси, которое всегда было в моде и несколько иллюстрированных экземпляров которого дошли до нас, причём самые чудесные — так называемое «Шахнаме» Байсонкура, иллюстрации к которому были сделаны в 1430 г. (Тегеран), и то, которое было изготовлено около 1440 г. для другого сына эмира (Лондон, Королевское азиатское общество). Для всех характерны изысканный колорит, какого не найти в других местах, чувство композиции и умение передавать движение, бесподобное изящество в изображении стройных тел с маленькими, но очень выразительными головками, иногда слегка склонёнными к плечу. В первой половине века большое место в живописи занимал пейзаж, например, сад в цветах, и это значит, что китайское влияние оказалось немаловажным. Разве один из величайших художников Гияс ад-дин, которому мы обязаны «Встречей Хумая и Хумаюн в китайском саду», написанной в 1430-1440 г. и многократно воспроизведённой (Париж, Музей декоративных искусств), не сопровождал посольство Шахруха к Сыну Неба в 1419-1421 гг.? В ту же эпоху Иран посмел взять в качестве сюжета ночное вознесение Мухаммада («Мирадж-наме») и изобразить Пророка с закрытым лицом в превосходных, кстати, сценах, где Рене Груссе нашёл глубокую религиозность, заставляющую вспомнить Фра Анджелико (рукопись 1436 г., Париж, Национальная библиотека). Появление в Герате в 1470 г. — где он останется до 1506 г., прежде чем завершить поприще в Тебризе, — Бехзада (ок. 1450-1520), величайшего художника ислама, внесло глубокие изменения в искусство: этот автор придал композициям больше свободы, вывел его за рамки аристократической среды и побудил заинтересоваться миром простолюдинов («Строительство замка Хаварнак», 1494, Британский музей), добивался большего реализма и стал одним из первых, кто писал портреты («Портрет художника», конец XV в., Вашингтон).

В Самарканде Академия книги сотрудничала с учёными, чьи тексты публиковала и иллюстрировала («Трактат об астрологии» Абд ар-Рахмана ас-Суфи, учёного X в., 1447-1449, Париж, Национальная библиотека). Улугбек, страстно влюблённый в науку вообще и в астрономию в особенности, которой он в конечном счёте посвятил жизнь, основал обсерваторию, которую открыл в 1422 г. и развалины которой были обнаружены в 1908 г. на холме Афрасиаб — прежде всего гигантский секстант с делениями, имеющий длину более 60 м и ориентированный точно по меридиану. Проводившиеся здесь работы были рассчитаны надолго: ведь здесь изучали полный цикл обращения Сатурна, занимающий тридцать лет. Под руководством Улугбека здесь работал коллектив выдающихся учёных, в том числе астроном Кази-заде ар-Руми, судя по имени — осман, который после смерти в 1437 г. удостоился неслыханной привилегии — мавзолея в царском некрополе Шахи-Зинда. «Астрономические таблицы» [Зидж] этого монарха, вывезенные в Константинополь одним из его близких сотрудников ал-Кушчи, были там опубликованы Мехмедом II. Они будут переведены на латынь в 1665 г., и на них будут ссылаться в Европе ещё в XIX в. Обсерваторию посещали и представители других наук, как математик ал-Каши, который открыл или заново открыл десятичные дроби, сконструировал первый арифмометр и решил так называемый бином Ньютона.

Тонкость, изящество, переливы и гармоничные сочетания красок, характерные для миниатюр, можно увидеть и в облицовочной керамике, которая занимала всё больше места в тимуридских памятниках. Использовались все ресурсы керамографии, и рядом можно было видеть плитку, кирпич, глазурованный по краю, мозаику, резной, ажурный, литой, гравированный фаянс, и игра цвета на этом всём отличалась сказочным многообразием, которое отнюдь не вредило единству целого, а, напротив, способствовало ему. Эта изысканность контрастирует с гигантоманией, какая обнаруживается в самих памятниках и какую часто можно встретить в ремесленных изделиях, таких, как бронзовый котёл, так называемый котёл Тамерлана, окружность которого составляет почти 2,5 м и который весит две тонны (Эрмитаж, сейчас в г. Туркестан, Казахстан).

Многочисленные постройки времён основателя династии показывают, что тимуридское Возрождение началось при нём. Он привозил в Самарканд ремесленников со всего мира, но прежде всего персов, и их искусство продолжает иранскую традицию в самом чистом виде, без особых новшеств, кроме стремления к чрезмерной величине, которое мы отметили, кроме смелости в исполнении арок и куполов, хоть и кирпичных. Айван шириной 16, 18 или 22 м, стена или купол более 50 м в высоту архитекторов не пугали. Уже отмечено, и я сам говорил, что эти памятники строились слишком быстро, чтобы быть прочными. Не ошибался ли я? Да, возводили быстро, коль скоро для строительства гигантской мечети-медресе Биби-ханым, для которой со скрупулёзной заботливостью изготовили самое меньшее два миллиона плиток и глазурованных кирпичей, понадобилось четыре года! Но фундаменты были мощными и глубокими, и в конечном счёте удивительно, что в этих странах, подверженным сильным землетрясениям (из-за землетрясения 1897 г. упала целая стена Биби-ханым, недавнее землетрясение в Баме разрушило колоссальную цитадель), в этих странах, столь отсталых в XIX в., некоторые образцы этой архитектуры сохранились. По сравнению с количеством, какое упоминает история, они немногочисленны. Тем не менее они существуют.