Читать книгу - "Командоры полярных морей - Николай Черкашин"

— А я думал, вы перебрали «молочка из-под бешеной медведицы», — усмехнулся Кондратьев. У него в голове не совмещались понятия «истерия» и «экипаж подводной лодки».

— У нас в деревне, когда небесный огонь, сияние, значит, разыграется, и мужики и бабы мерячут, — пояснял свою мысль сигнальщик Коробов. — Сначала со смеху помереть можно, а потом жуть берет. Батюшка святой водой кропил — отходили. А тут вот механик наш стал руками махать — и все за ним. Не уймешься.

Самолет над тундрой появлялся за день дважды: с востока и с юга. Сидели до полной темени, благо мороз пошел на убыль, жевали строганину из мороженой трески, противную, без соли, заедали ее сухарями. Потом собрали пожитки и двинулись на ориентир, засеченный утром Кондратьевым.

На пятые сутки трансварангерского перехода они увидели море. Оно открылось неожиданно, из-за очередной сопки, и все четырнадцать намерзшихся, наголодавшихся, натерпевшихся человек подумали разом об одном и том же: спасены! Все самое страшное — позади. А море — оно свое, родное. Пять часов ходу под парусом — и вот он, Рыбачий, родимая наша земля. Вот только найти бы тот парус.

* * *

Кондратьев повел экипаж вдоль береговой черты на север, подальше от немецкой военно-морской базы Варде. Шли с предельной осторожностью: на побережье можно было напороться и на норвежских рыбаков, и на немецкие посты. Оружие держали наготове. В голове колонны шагали сигнальщики, которые, как в море, вели наблюдение по секторам.

Старшина 2-й статьи Гай первым подал знак «Стой!». Замерли. Кондратьев выглянул вместе с впередсмотрящими из-за валуна и прищурил левый глаз, будто увидел в перископе цель.

На скалистом мыске стоял домик, сложенный из дикого камня. Вместо крыши над ним возвышалась огражденная площадка с прожектором, тремя антеннами и турелью ручного пулемета. Это был пост СНИС — службы наблюдения и связи. В полумиле от мыска виднелся причал рыбацкой деревушки, а возле него торчали мачты двух карбасов, а может, мотоботов. Кондратьев боялся поверить в этот мираж. Фортуна преподнесла им то, о чем они мечтали все эти немилосердные дни и ночи. Но надо было еще овладеть ее дарами. Вариант лобового штурма отпадал сразу. Расчет поста успел бы сообщить по рации о нападении…

За большим мамонтоподобным валуном Кондратьев собрал своих бойцов на общий совет…

Обер-фельдфебель Трабер с большим удивлением воззрился на странную процессию, приближавшуюся к домику поста. Четыре рыбака, несмотря на мороз, шли в одних тельняшках и тащили за углы брезента лежащее в нем тело.

— Вилли, узнай, что у них там случилось! — крикнул он солдату, который тоже с большим любопытством смотрел на рыбаков. Вместе с Вилли отправился и третий наблюдатель, прихватив на всякий случай автомат. Четвертый обозревал море с высоты прожекторного мостика.

Как только Вилли с напарником подошли шагов на двадцать, «рыбаки» выхватили пистолеты и уложили обоих тремя выстрелами. Тот, что лежал на брезенте, скатился в снег и пустил автоматную очередь по обер-фельдфебелю. Трабер рухнул. Но дозорный успел развернуть ручной пулемет и стал бить по хорошо видным на снегу полосатым фигуркам Двое упали, но остальные трое бежали вперед, ведя огонь на ходу. Никто из стрелявших — ни Кондратьев, ни Квасов, ни боцман Ухналев — не мог поручиться, что это именно его пуля оборвала пулеметную очередь. Бой закончился в пять минут, и теперь никто и ничто не могло помешать им выйти в море…

* * *

Из домика берегового поста забрали ручной пулемет, перевязочные пакеты, одеяла, шинели, ящик с консервами, журналы наблюдений, пакет эрзац-кофе и шесть тушек копченого палтуса. Все это быстро перетаскали в деревянный одномачтовый бот «Тор». Но прежде чем отвалить от берега, боцман с Гаем успели еще раз наведаться в домик — разбить прожектор, а главное — рацию, обрезать провода полевого телефона. Тем временем инженер-механику Квасову и его мотористам удалось запустить и наладить движок. В мотобот перенесли тела убитого сигнальщика Коробова и тяжелораненого торпедиста.

Когда мотор застучал и бот отвалил от деревянного причальчика, Кондратьев глазам своим не поверил: мир снова обрел привычную форму морского, отбитого, как край гранитной плиты, горизонта. Он был чист, просторен и необъятен, как свобода анархиста.

Ликовали все, дурачились. Обнимались… И даже когда через полчаса заглох мотор — кончилось топливо, то и это не испортило настроения. Быстро подняли обляпанный рыбьей чешуей парус, легли в бакштаг, держа по корме гористый берег Варангера, а по курсу — чистый ост, как полагались на свое штурманское чутье Кондратьев и Ладошка. Нактоуз — хранилище компаса, увы, был пуст.

Кондратьев тут же распределил вахты — сигнальные и рулевые. Ручной пулемет установили на крытом баке, а под палубу, где хранились сети, уложили убитого Коробова.

В полдень Кондратьев распорядился:

— Команде обедать!

Вскрыли немецкие консервы и нарезали на двенадцать кусков одну из плоских полурыбин палтуса. Полупрозрачная от жира мякоть таяла во рту, почти сразу сообщая телу тепло и энергию. Кондратьев решил, что если уцелеет на войне, то до конца жизни будет питаться только одним палтусом.

Вскоре норд-вест засвежел, развело волну, и гребни стали заплескивать через борт. Дожевывая рыбу на ходу, моряки принялись вычерпывать воду чем ни попадя. Они готовы были вычерпать все море, лишь бы добраться до скал Рыбачьего.

«Растаял в далеком тумане Рыбачий, — напевал про себя Кондратьев, — родимая наша земля…» Пел он недолго.

— Слева семьдесят две цели! — крикнул сигнальщик, и все обернулись разом. Еще не различая силуэтов кораблей, Кондратьев скорее почуял, чем понял: цели скоростные… Два торпедных катера шли на перехват мотобота. Через минуту-другую все разглядели белопенные усы под скулами мчащихся во весь опор катеров.

— Пулемет на корму! — крикнул капитан-лейтенант. — Оружие к бою!

Шнельботы стремительно приближались. Кондратьев не питал никаких иллюзий: это развязка-Бой был недолог. Во всяком случае для Кондратьева. Страшный удар в голову свалил его на дно мотобота.