Читать книгу - "Врангель - Борис Соколов"

Я просил слова и вновь повторил сказанное уже генералу Драгомирову: в настоящих условиях я не вижу возможности рассчитывать на успешное продолжение борьбы. Ультиматум англичан отнимает последние надежды. Нам предстоит испить горькую чашу до дна. При этих условиях генерал Деникин не имеет права оставить армию. Мои слова были встречены гробовым молчанием. Мне стало ясно, что как самим генералом Деникиным, так и всеми присутствующими вопрос об оставлении Главнокомандующим своего поста уже предрешен.

— Если генерал Деникин всё же оставит армию, — продолжал я, — и на одного из нас выпадет тяжкий крест, то прежде чем принять этот крест, тот, кто его будет нести, должен знать, что от него ожидают те, кто ему этот крест вверили. Повторяю, я лично не представляю себе возможным для нового Главнокомандующего обещать победоносный выход из положения. Самое большее, что можно от него требовать, — это сохранить честь вверенного армии русского знамени. Конечно, общая обстановка мне менее знакома, чем всем присутствующим, а потому я, быть может, преувеличиваю безвыходность нашего положения. Я считаю совершенно необходимым ныне же выяснить этот вопрос.

Все молчали.

Наконец, генерал Махров стал говорить о том, что как бы безвыходно ни казалось положение, борьбу следует продолжать — „пока у нас есть хоть один шанс из ста, мы не можем сложить оружия“.

— Да, Петр Семенович, это так, — ответил генерал Шатилов, — если бы этот шанс был… Но, по-моему, у противника не девяносто девять шансов, а девяносто девять и девять в периоде…

Генерал Махров не возражал. (Между прочим, тот шанс на победу, о котором говорил генерал Махров, вскоре удивительным образом представился, но Врангель им не воспользовался. — Б. С.)

Для меня не было сомнения, что выбор участников совещания остановится на мне. Жребий был брошен, я сказал всё, и дальнейшее зависело не от меня. Сославшись на нездоровье, я просил генерала Драгомирова разрешения оставить совещание».

Итак, барон был уверен в своей победе, но лицемерно продолжал настаивать на необходимости пребывания у власти Деникина. Однако груз ответственности был велик. Врангель признавался в мемуарах:

«На душе было невыразимо тяжело. Хотелось быть одному, разобраться с мыслями. Я вышел из дворца и пошел бродить по городу, ища уединения. Я прошел на Исторический бульвар и долго ходил по пустынным аллеям. Тяжелое, гнетущее чувство не проходило. Мне стало казаться, что душевное равновесие не вернется, пока я не получу возможности поделиться с кем-либо всем, что мучило мою душу. Мне вспомнилось посещение мое, в бытность в Севастополе, епископа Севастопольского Вениамина. Это было накануне оставления мною родной земли. Я также тогда переживал тяжелые часы. Теплая, полная искренней задушевности беседа с владыкой облегчила тогда мою душу. Я решил пройти к епископу Вениамину. Последний знал уже о моем приезде и, видимо, мне обрадовался:

— Вы хорошо сделали, что приехали сюда. Господь надоумил Вас. Это был Ваш долг, — сказал он. — Я знаю, как тяжело Вам, знаю, какой крест Вы на себя берете. Но Вы не имеете права от этого креста отказываться. Вы должны принести жертву родной вам армии и России. На вас указал промысел Божий устами тех людей, которые верят Вам и готовы Вам вручить свою участь. Еще до Вашего приезда, как только генерал Драгомиров собрал совет, к нему обратился, указывая на Вас, целый ряд русских людей, духовенство православное, католическое и магометанское, целый ряд общественных организаций. Вот у меня копии с двух таких обращений.

Владыка, порывшись в лежащих на столе бумагах, передал мне две из них.

Пока я читал, владыка вышел в соседнюю горницу, откуда вынес икону Божьей Матери, старинного письма в золотой оправе с ризой, расшитой жемчугами. Он подошел ко мне.

— Этой старинной иконой я решил благословить Вас, когда Вы прибудете сюда на Ваш новый подвиг.

Я преклонил колено. Владыка благословил меня. Тяжелый камень свалился с сердца. На душе просветлело, и я, спокойно решившись покориться судьбе, вернулся в Большой дворец».

На следующем заседании, в шесть часов вечера, старшие начальники единогласно указали на Врангеля как на преемника Деникина.

После первого, полуденного, совещания Драгомиров телеграфировал Деникину: «Военный совет признал невозможным решать вопрос о преемнике Главнокомандующего, считая это прецедентом выборного начальства, и постановил просить Вас единолично указать такового… Несмотря на мои совершенно категорические заявления, что Ваш уход решен бесповоротно, вся сухопутная армия ходатайствует о сохранении Вами главного командования, ибо только на Вас полагается и без Вас опасается распада армии; все желали бы Вашего немедленного сюда прибытия для личного председательствования в совете».

Деникин ответил: «Разбитый нравственно, я ни одного дня не могу оставаться у власти. Считаю уклонение от подачи мне совета генералами Сидориным и Слащевым недопустимым. Требую от Военного совета исполнения своего долга. Иначе Крым и армия будут ввергнуты в анархию». Эта телеграмма открыла для Врангеля «зеленую улицу», несмотря на оппозицию к нему генералов-«добровольцев», которые стояли за сохранение у власти Деникина любой ценой.

Врангель потребовал, чтобы все присутствовавшие на втором совещании старшие начальники подписали продиктованный им акт, содержащий в себе ответ на британскую ноту, своеобразную индульгенцию, заранее отводившую от него все обвинения:

«На заседании старших начальников, выделенных из состава Военного совета, собранного по приказанию Главнокомандующего в Севастополе 22 марта 1920 года, для избрания заместителя генералу Деникину, председателем совета генералом от кавалерии Драгомировым было оглашено ультимативное сообщение Британского Правительства генералу Деникину с указанием о необходимости прекращения неравной и безнадежной борьбы с тем, чтобы Правительство Короля Великобритании обратилось бы с предложением к Советскому Правительству об амнистии населению Крыма и в частности войскам Юга России, причем в случае отказа генерала Деникина на это предложение, Британское Правительство категорически отказывается оказывать ему впредь всякую свою поддержку и какую бы то ни было помощь.

При этих условиях совещание выразило желание просить Главнокомандующего о назначении его заместителем генерала Врангеля с тем, чтобы он, приняв на себя главное командование, путем сношения с союзниками добился бы неприкосновенности всем лицам, боровшимся против большевиков, и создал бы наиболее благоприятные условия для личного состава Вооруженных сил Юга России, который не найдет для себя возможным принять обеспечение безопасности от Советского Правительства».

Врангель подписался последним, приписав: «Я делил с армией славу побед и не могу отказаться испить с нею чашу унижения!» Тем самым он как бы скрепил круговой порукой руководителей Белого движения на юге России. Они давали ему карт-бланш как на возобновление военных действий, так и, в случае необходимости, на эвакуацию войск и беженцев за пределы Крыма. Тем самым барон заручился гарантией того, что в случае, если придется уйти из Крыма, это поражение никто не будет ставить ему в вину. Но что еще важнее, Петр Николаевич с помощью данного акта обезопасил себя от любой будущей генеральской фронды и неисполнения приказов, из-за чего так страдал Деникин.