Читать книгу - "Мехлис. Тень вождя - Юрий Рубцов"

Для принятия решения о судьбе того или иного командира, политработника надо, по меньшей мере, иметь четкое представление о деловых, нравственных качествах человека. Что ж, Лев Захарович тоже изучал кадры. Но как? Об уровне такого «изучения» дают представление пометки из его записной книжки.

Вот лишь несколько выдержек: «2-я Ударная. Визжелин — н[ачальни]к штаба. В такой обстановке работать не хочу, командующий] не руководит, мне подставили негодн[ых] людей, я сегодня застрелюсь. Соколов (командарм — Ю. Р.) назвал начшт[аба] сволочью. Поругались Соколов с начштабом… Н[ачальни]к штаба говорит, что С[около]в самодур. Н[ачальни]к оперативного отдела подполковник] Лесков — никчем[ный] человек». И тому подобное.

Сведения, больше смахивающие на банальные слухи и сплетни, дополнялись политическими ярлыками, что делало их по-настоящему опасными для тех, кто стал объектом изучения. Например: «59 А. (армия. — Ю. Р.) Нач[альни]к политотдела Токарев — бывший эсер. Робко подходит ко всем вопросам. Не воевал…»^[167] Нередки уточнения типа «сын духовного лица», «бывший меньшевик (эсер)», «семья на оккупированной территории» и т. п. И почти всегда служебную карьеру, а подчас и дальнейший жизненный путь человека решали они, а не деловые и личные качества.

Нередко бывший начальник Главного политуправления по укоренившейся привычке рубил сплеча. Будучи членом Военного совета 6-й армии, он заподозрил командира 19-й железнодорожной бригады полковника А. Н. Ткачева во вредительстве на том основании, что офицер, исходя из боевой обстановки, подорвал мосты через Дон. Его с трудом удалось убедить, что только эта мера и не позволила фашистам форсировать реку.^[168]

Выразительный случай привел в своих воспоминаниях командир 108-й стрелковой дивизии в годы войны генерал-майор П. А. Теремов, его свидетелем он стал на НП командующего 50-й армией генерал-полковника И. В. Болдина. Командарм вместе с членом ВС Брянского фронта Мехлисом наблюдали за нашими бомбардировщиками, двигавшимися к линии фронта. Обрушивая бомбовый груз на вражеские позиции, самолеты ложились в пике и скрывались из виду за верхушками деревьев. Неожиданно Мехлис заявил, что они бомбят свои части. Болдин возразил: дескать, наверняка утверждать нельзя, поля боя-то не видно. Нет, стоял на своем член Военного совета. И тут же приказал: ведущего судить, остальных летчиков отстранить от полетов.

По указанию Болдина автор воспоминаний быстро направился в 413-ю стрелковую дивизию, наступлению которой помогали авиаторы. Только оперативный доклад ее командира на НП командующего армией о том, что летчики отбомбились отлично, спас их от трибунала.^[169]

Было бы несправедливым скрыть от читателя, что в нашем распоряжении есть и иные мнения о личных и деловых качествах Мехлиса. В октябре того же 1943 года к нему обратился член Военного совета 63-й армии Запорожец с просьбой поддержать его ходатайство о переводе с Центрального фронта на Брянский, в непосредственное подчинение к Льву Захаровичу. В свое время, напомним, Запорожец сменил Мехлиса на посту начальника Главного управления политпропаганды, но потом пошел «на снижение» — стал членом Военного совета фронта, а позднее — уже и армии. Ностальгия по былой власти или какие-то другие мотивы водили рукой Александра Ивановича, но на елейные слова он не поскупился: «Стиль вашей работы, отношения к людям, умение спаять коллектив и на него опираться — крепко требовать и чутко относиться — это стиль сталинской работы, и у вас, Лев Захарович, я… многому научился…

Очень прошу вас, Лев Захарович, возьмите меня отсюда, потому что меня здесь будут еще раз гробить…»^[170]

Высоко, как «умного, энциклопедически образованного, очень энергичного, но вспыльчивого и самолюбивого» человека, оценивал его начальник ПУ Волховского фронта К. Ф. Калашников.^[171]

Выходит, находились люди, верившие в покровительство нашего героя и довольные работой под его руководством.

Определенный отпечаток на кадровую политику Мехлиса наложило упразднение в Красной Армии института военных комиссаров и установление полного единоначалия. Конечно, Мехлису нелегко было переломить себя, пересмотреть укоренившиеся еще с времен Гражданской войны представления о подавляющей роли комиссара. Он всеми силами противился ликвидации этого института.

Как вспоминал главный маршал артиллерии Воронов, Щербакову и Мехлису стало известно содержание донесения, которое он послал Сталину под впечатлением увиденного под Сталинградом в августе 1942 года. «Я докладывал Верховному, — писал Николай Николаевич, — что нужны весьма срочные меры для поднятия авторитета командиров, чтобы они могли полностью, единолично отвечать за все хорошее и плохое… Нужно признать, что разветвленный институт военных комиссаров в армии на данном этапе является простым переносом в современную армию давнишнего и устаревшего опыта гражданской войны 1918–1921 гг. Необходимо как можно скорее перейти к единоначалию». По свидетельству Воронова, настоящий и бывший начальники Главного политуправления решительно возражали против этого. А когда решение все же состоялось, Мехлис в кругу своих приближенных отзывался о Воронове не иначе, как о «ликвидаторе комиссаров».

В силу партийной дисциплины он, однако, вынужден был предстать поборником введения единоначалия. Оформивший это решение указ Президиума Верховного Совета СССР от 9 октября 1942 года он публично назвал «основной вехой» в той реорганизации Вооруженных сил, которую Ставка проводила по ходу войны. На совещании заместителей командиров полков по политчасти Волховского фронта в начале января 1943 года он даже призвал «несколько посторониться перед нашим командиром, дать ему ход, дать ему возможность быстрее и тверже почувствовать себя полновластным командиром-единоначальником».^[172] Несколько непривычно для него, но факт: член Военного совета фронта даже взял под защиту тех из командиров, кого «по самому пустяковому поводу, по случайной обмолвке» привлекали к партийной ответственности. «Разве мы так воспитаем единоначалие?» — сакраментально вопрошал он.

В отношении командных кадров у него со временем появилась характерная черта: он мог допустить снисхождение к офицеру ротного, полкового звена и за редким исключением ничего не спускал первым должностным лицам дивизий, корпусов, армий.

На Волховском фронте, например, он вступился за бывшего командира полка Колесова, безосновательно привлеченного к партийной ответственности. А по ходатайству главного хирурга фронта профессора A.A. Вишневского добился ордена для майора мед-службы Берковского, которого незаслуженно обходили наградами. На Западном фронте он активно способствовал восстановлению в прежней должности заместителя командира 91-й гвардейской стрелковой дивизии по тылу подполковника интендантской службы И. В. Щукина.