Читать книгу - "Василий Шуйский - Вячеслав Козляков"

Общая беда объединила русских людей и сделала не такими уж существенными прежние противоречия. В ополчение вошли и бывшие ближайшие советники царя Василия Шуйского, и те, кто воевал против них с Тушинским Вором. Все стало несущественно перед лицом общего врага — Сигизмунда III. Не прошло и года после сведе́ния с престола царя Василия Ивановича, как его стали считать в одном ряду с другими «прежними прирожденными государями». Однако для самого бывшего государя это уже не имело никакого значения. Вряд ли князья Шуйские знали в своем заточении, сначала в Могилеве, а потом в Гродно, о том, что происходило в Московском государстве. Исключением были только рассказы о победе Сигизмунда III под Смоленском, когда город был все же взят штурмом королевскими войсками в первых днях июня 1611 года (официальным днем победы в Речи Посполитой считалось 13 июня по принятому там григорианскому календарю).

Король Сигизмунд III покинул Смоленск тем же маршрутом, что и пленный царь Василий Шуйский. Погрузившись на суда, он отплыл по реке Борисфен (Днепр) и достиг Орши. Оттуда путь короля лежал в Вильно, где он оказался 14 (24) июля, и на Варшаву. Там его торжественно встречали королева и королевич Владислав. 25 июля его приветствовал папский нунций Симонетти, а знаменитый иезуит Петр Скарга произнес проповедь, в которой нашлись слова и о поверженном московском царе: «А что особенно дивно — это низложенный царь, когда свои не доверяли ему и монастырской его страже: его отдали в королевские руки и с родным братом, который от его имени предводительствовал войсками, так что теперь пленник тот, кто сам был всей Москвы государем»^[512].

В конце сентября 1611 года открылся общий сейм Речи Посполитой, где должны были состояться главные торжества в связи с удачным окончанием московского похода короля Сигизмунда III. Царя Василия Шуйского с его братьями привезли в Варшаву еще в августе и поселили в деревне Мокотове под столицей. 19 (29) октября 1611 года стал самым запоминающимся днем в жизни отставленного царя. Церемония предъявления князей Шуйских сейму была просчитана до мельчайших деталей. Московского царя посадили в королевскую карету и с особыми почестями (honorificentissime, как сказано в современном описании) повезли Краковским предместьем в королевский замок. Возглавлял процессию гетман Жолкевский, которому наконец-то воздали должное за все его заслуги перед Речью Посполитой. Гетман ехал в своей карете в сопровождении дворян, прибывших на сейм, своего двора и воевавшего вместе с ним «рыцарства». Царь Василий Шуйский находился в запряженной в шестерню открытой карете; он был одет в длинное белое парчовое одеяние, украшенное по краям золотой бахромой и шнурами. На голове у него была меховая «мармурковая» шапка (шлык) из чернобурой лисы. Шуйского можно было хорошо разглядеть: «не очень высокий, лицом округлый, смуглый, стрижен накругло, с редкой бородой, большей половиною седой, глаза воспаленные, угрюмые и суровые, нос продолговатый и чуть горбатый, рот растянутый»^[513]. Впереди него сидели братья князья Дмитрий и Иван, а между ними находились королевские приставы. Так процессия доехала до королевского дворца, находившегося рядом с городской стеной, где гетман Жолкевский повел за руку царя Василия Шуйского на его Голгофу.

Дальнейшее известно не только из этого описания, но и по картине Томмазо Долабеллы, запечатлевшего памятное для короля Сигизмунда III представление царя Василия Шуйского с братьями сейму Речи Посполитой. Это событие было настолько дорого королю, что полотно Долабеллы стало одним из первых заказов для украшения королевских покоев в новой столице^[514]. Лица царя Василия Шуйского разглядеть не удастся, он изображен спиной к зрителю в тот момент, когда гетман Станислав Жолкевский говорит речь в Сенаторской избе королевского замка, обращенную к восседающему на троне королю Сигизмунду III и королевичу Владиславу, названному в подписи к картине московским «императором». Все происходило в многолюдном окружении сенаторов и депутатов сейма, сидевших рядами справа, слева и напротив от королевского места, образуя прямоугольное открытое пространство, почти в центре которого поставили князей Шуйских. Таким образом, с высоты трона Сигизмунд III глядел на стоявшего перед ним с непокрытой головой и кланявшегося бывшего русского царя. Рядом с ним находился королевич Владислав. Настолько очевидной была эта иллюстрация «перемены человеческого счастья», что многие не могли не пожалеть того, кого некогда проклинали как самого большого врага своей страны, обвиняя его в гибели в Москве поляков и литовцев, приехавших на свадьбу Марины Мнишек. Отец Марины, сандомирский воевода Юрий Мнишек, сенатор Речи Посполитой, тоже находился в этом зале, что придавало дополнительный драматизм событию.

Но, главное, совершалось торжество Вазов над Рюриковичами. Именно эти воспоминания о вековой вражде витали в зале, когда князья Шуйские предстали перед сеймом и «королем его милостью». В первый момент царь Василий даже не смог скрыть своего «страха и боязни» перед лицом такого множества людей, присматривавшихся к нему с презрением, гордостью и осуждением. Наступил час гетмана Жолкевского, приготовившего знатную речь, в которой много было сказано о счастье короля Сигизмунда III, особенно о влиянии на дела Речи Посполитой взятия Смоленска и Москвы. Последнее, в условиях продолжавшейся осады русской столицы войсками земского ополчения, было явным преувеличением. Но кто в минуты эйфории обращает внимание на такие мелочи? Перед королем стояли князья-Рюриковичи — последние представители того самого рода, который веками был страшен всем соседним государям, не исключая могущественного турецкого султана. Сам царь Василий и его брат князь Дмитрий Иванович Шуйский, потерпевший от гетмана поражение под Клушиным. И теперь гетман Станислав Жолкевский отдавал всех трех плененных братьев королю Сигизмунду III, который и должен был решить их судьбу.

Подтверждая слова гетмана о том, что царь Василий Шуйский тоже просит «милосердия и милости», бывший русский самодержец низко склонил голову перед королем Сигизмундом III в поклоне, коснулся правою рукою «до земли» и потом поцеловал свою руку. Другой брат князь Дмитрий бил челом один раз до самой земли, а третий — князь Иван — уже «троекратно бил челом и плакал». Позор князей Шуйских на этом еще не закончился. Они согласились на этот ритуал, чтобы спасти свою жизнь, и должны были пройти его до конца. Представленные на сейме все же «не как пленники, но как пример переменчивого счастья», они получили королевское «прощение». После чего царь Василий Шуйский и его братья «были допущены к целованию королевской руки и целовали ее». Теперь слезы навернулись уже на глаза других участников сейма. Однако чувства тех, кого растрогала речь гетмана Станислава Жолкевского и «величие короля», были другого порядка, чем слезы, потрясшие младшего из братьев, князя Ивана Шуйского.