Читать книгу - "Кью - Лютер Блиссет"

Багровая маска ярости на лице белокурого Яна.

Я вскарабкиваюсь на стул:

— Этим ты действительно подтверждаешь, что ты всего лишь несчастный паяц.

Он сдерживает дыхание, делает несколько шагов, массируя отбитую руку, склоняет голову, качает ею. Вспышка гнева моментально сменяется приступом отчаяния.

— Помоги мне, Герт, я не знаю, что делать.

Вид у него самый жалкий: плачущий портняжка, жалкий, ничтожный и убогий.

— Помоги мне. Я ничтожный червь, помоги мне, скажи, что мне делать. Потому что я не знаю этого, Герт…

Он садится на оставшееся после Матиса кресло, тупо уставившись на пол.

— Ты и так уже наделал всего предостаточно.

Он кивает:

— Я идиот, да, проклятый идиот. Но им была нужна надежда, ты их видел, они хотели, чтобы я сказал им именно то, что сказал. Они хотели этого, и я сделал, я сделал их счастливыми, возродил их к жизни.

Я по-прежнему молчу, неподвижный. В голове стучит, удар, еще удар: вот уже несколько часов там происходит вавилонское столпотворение.

Он, кажется, немного оправился.

— Вчера они были потеряны, сегодня — готовы оторвать голову фон Вальдеку голыми руками! — Он настойчиво ищет мой взгляд. — Я не Матис. Мы можем начать все с нуля, можем иметь любых женщин, а? Устраивать пирушки, можем делать все, что заблагорассудится. Мы свободны, Герт, свободны — мы хозяева мира!

Я не хочу говорить, нет смысла, но слова вылетают сами: они предназначены и для меня, и для этого сумасшедшего, сводного братца, с которым я вместе нюхал вонь в хлевах и конюшнях, — нового мюнстерского пророка.

— Какого мира, Ян? Фон Вальдек — далеко не дурак, те, кто стоят у власти, никогда не бывают глупцами. Власть имущие помогают власть имущим, князья поддерживают князей: паписты, лютеране… Не имеет никакого значения, кто они… Когда восстают их подданные, оказывается, что все они объединились и со своими рыцарями в блестящих доспехах выстроились, уже готовые к выступлению. Таков уж мир. И поверь, он не изменится лишь потому, что ты подарил этим людям красивую мечту о Сионе.

Он скулит, как щенок, погрузив пальцы в белокурые кудряшки.

— Скажи мне. Ты знаешь, как делают такие вещи. Я выполню все, что ты скажешь, не бросай меня, Герт…

Совершенно обалдевший, я встаю:

— Ты ошибаешься. Я тоже не знаю этого. Я знаю не больше тебя.

Направляюсь к дверям, несмотря на его детское хныканье.

За дверью стоит она. Она все слышала.

Волосы настолько яркие и блестящие, что кажутся платиновыми…

Дивара… Неподпоясанное платье позволяет смутно разглядеть контуры совершенного тела. Во взгляде — невинность девочки, белой королевы-девочки, дочери харлемского пивовара.

Легкое, но многообещающее прикосновение к моей руке, и туда моментально скользит крохотное лезвие.

— Убей его, — едва слышно бормочет она, словно речь идет о пауке на стене или старой больной собаке, от которой пора избавиться.

Низкий вырез платья над пышной грудью обещает солидное вознаграждение. Глаза — настолько пронзительно-синие, что ужас пробирает до костей, волосы встают дыбом, сердце бьется, как барабан. Само по себе возникает видение — гора трупов, пропасть — все это может действительно произойти… Настоящая пропасть, распахиваемая пятнадцатилетней девчонкой. Приходится схватиться за перила, когда я, пошатываясь, лечу вниз, подальше от этой Венеры, Богини Дарительницы Смерти.

* * *

Мюнстер, 22 апреля 1534 года

Полное оцепенение. И тела и разума. Я никого не узнаю: это не те люди, которые за одну ночь разбили и людей епископа, и лютеран. Мои люди, да, они последуют за мной и в ад, но я не поведу их туда: кто-то должен остаться, чтобы держать в руках Шута, Белую Царицу и их Царство Миражей.

Сделать все одному. Выбраться отсюда как можно скорее, найти выход из этой клоаки, пока не слишком поздно.

События последних нескольких дней попросту ужасают. Хотя моральный дух по-прежнему на высоте. Во время одной вылазки я захватил отряд рыцарей, пытавшихся прорваться через Юдефельдертор, и теперь мы ведем переговоры об обмене пленными. К тому же мы напрочь отбили у сторонников епископа желание заявляться под крепостную стену, оставаясь за пределами огня аркебуз, и показывать свои бледные зады с криками: «Отец, засади мне, я жажду твоей плоти!» — скверная привычка, приобретенная ими за долгие вечера кутежей и пьянства. Наших скромных познаний в баллистике хватило, чтобы всадить одному из них ядро точно между ягодиц, превратив его в лакомый кусок для бродячих собак.

Целую неделю все мужики на бастионе опорожнялись в одну бочку, которую потом откатили в епископский лагерь. Когда ее там открыли, вонища дошла даже сюда.

Вместе с Гресбеком мы организовали обучение стрельбе для всех жителей, в том числе для женщин и детей. Кроме того, мы учим девушек варить смолу и сыпать негашеную известь на головы осаждающих. Очередность дежурств на крепостной стене распределена между всеми горожанами обоих полов в возрасте от шестнадцати до пятидесяти лет.

Я приказал повесить на каждый бастион по колоколу и звонить в него в случае пожара, чтобы мы знали, куда бежать с водой.

Мы обнаружили, что Матис составил опись конфискованного у лютеран и папистов имущества, как и опись продовольственных резервов города. Он учел все, вплоть до последней курицы и последнего яйца. Мы сможем продержаться по крайней мере год. А что потом? Или скорее, сможем ли мы совершить задуманное?

Этого не хватит, не может хватить. Щедрыми посулами пророка паяца никого не накормишь.

Там в Нижних Землях — братья. Надо рассказать им обо всем, что произошло в Мюнстере, организовать их, набрать подкрепление, возможно, даже научить сражаться. Найти деньги, амуницию.

Но я не знаю… Не знаю, что нужно делать, — я никогда не знал этого, каждый раз выбирая не тот путь. Я лишь чувствую, что так больше не может продолжаться, что стены города и домов стали давить на меня слишком сильно, что разуму нужен свежий воздух, телу — ощущать оставшиеся позади мили дороги.

Да. Ты еще можешь сделать кое-что для этого города, капитан Герт из Колодца.

Хотя бы помешать ему впасть в безумие, подобно его пророкам.

* * *

Мюнстер, 30 апреля 1534 года

Мой багаж легок. В старом кожаном мешке: галеты, сыр и вяленая селедка — их хватит на несколько дней, карта местности от города до Нижних Земель, полный рог пороха, который не должен намокнуть, два пистолета, которые я взял по настоянию Гресбека, и три почти истлевших и покрытых жирными пятнами старых письма, предавших Томаса Мюнцера. Реликвии, с которыми я не расстаюсь никогда, — весомые свидетельства того, что умерло и погребено под обломками несостоявшегося Апокалипсиса.