Читать книгу - "Третий рейх. Зарождение империи. 1920-1933 - Ричард Дж. Эванс"

Один за другим со своим обращением выступили четыре наших оратора, которых прерывали яростные вопли и свист. Но когда в последовавшей дискуссии одному из высказавшихся сделали замечание за фразу «Мы не хотим этой коричневой чумы в нашем прекрасном городе», началось смятение. Затем завязалась драка, в ход пошли пивные кружки, стулья и прочие предметы, и в течение двух минут зал был перевернут вверх дном и все его покинули. В тот день нам пришлось захватить с собой семерых тяжело раненных товарищей, в нас бросали камни и периодически нападали, несмотря на защиту полиции^[543].

Вместе с тем всю глубину ненависти, которую нацисты испытывали по отношению к социал-демократам и коммунистам, можно представить, только учитывая их чувства в связи с постоянными нападками на них не только со стороны военизированного филиала социал-демократов, «Рейхсбаннера», но и со стороны полиции во многих областях, которая, по крайней мере в Пруссии, контролировалась социал-демократическими министрами Карлом Северингом и Альбертом Гржезински. Как говорил один из штурмовиков, «полицейский и правительственный террор против нас» был еще одним источником ненависти к республике^[544].

Такие люди негодовали потому, что их арестовывали за избиение или убийство людей, которых они считали врагами Германии, и осуждали тюремные сроки, которые им периодически назначали «марксистские судебные власти» и «коррумпированная система» Веймарской республики^[545]. Их ненависть к «красным» была практически безмерной. Один молодой нацист в 1934 г. с ненавистью называл их «красным наводнением… ордой красных наемников, крадущихся в ночи», а другой штурмовик описывал их как «красную толпу убийц… кричащие, визжащие орды… наполненные ненавистью, перекошенные лица которых следует изучать криминалистам»^[546]. Их ненависть подпитывалась бесчисленными схватками вплоть до жутких инцидентов, таких как печально известная перестрелка между коммунистами и коричневыми рубашками, которая произошла в поезде «Берлин Лихтенфельс» 27 марта 1927 г. Коричневые рубашки противопоставляли преступной природе коммунистов то, что они считали собственным самоотверженным идеализмом. Один штурмовик говорил с гордостью, что борьба в конце 1920-х «требовала как финансовых, так и психологических жертв от всех товарищей. Каждую ночь распространялись листовки, за которые приходилось платить нам самим. Каждый месяц проводился съезд… который всегда заканчивался 60 марками долгов для нашего местного маленького отделения из 5–10 человек, поскольку ни один владелец гостиницы не сдал бы нам зал без предоплаты».^[547] Часто повторяемое заявление, что многие коричневые рубашки присоединялись к организации, только если им предлагалось вознаграждение в виде бесплатного питания, напитков, одежды и проживания, не говоря уже о захватывающих и жестоких видах развлечений, вряд ли способно объяснить фанатизм и мотивацию многих из них. Только самые старые активисты присоединялись к штурмовикам в надежде получить работу или финансовую поддержку. Для молодежи это значило не так много^[548]. Нацистские лидеры студентов часто загоняли себя в глубокие долги, платя из своего кармана за плакаты и брошюры^[549]. У многих других дела обстояли точно так же.

Конечно, подобные свидетельства, предназначенные для американского социолога, обязаны были подчеркивать самопожертвование и преданность их авторов^[550]. Тем не менее сложно оценить весь размах фанатизма и ненависти штурмовиков, если только не принять к сведению, что часто они действительно считали, что приносят жертву во имя своей цели. Сам Гитлер обратил внимание на это, когда в январе 1932 г. призвал слушателей «не забывать, какую жертву сегодня приносят сотни тысяч мужчин из национал-социалистического движения, которые каждый день забираются на грузовики, охраняют собрания, выступают на маршах, приносят свою жертву каждую ночь, возвращаясь домой только к рассвету, а потом снова направляются в мастерские или на заводы или идут получать свое скудное пособие по безработице, когда они покупают себе униформу, рубашки, значки и даже оплачивают транспорт из своего жалкого заработка — поверьте мне, одно это уже является признаком власти идеи, великой идеи!»^[551]

Нацистская партия жила за счет такой преданности. Источником ее силы и динамизма была финансовая независимость от крупных предприятий или бюрократических организаций, таких как профсоюзы, и эта независимость отличала ее от «буржуазных» партий и социал-демократов. В еще в меньшей степени партия зависела от тайной поддержки иностранных государств, как это было с коммунистами, финансировавшимися из Москвы^[552].