Читать книгу - "Русская революция. Книга 2. Большевики в борьбе за власть. 1917—1918 - Ричард Пайпс"

Это было как раз то, чего ждали меньшевики: рабочие, разочаровавшись в большевиках, повели борьбу за демократию. Первоначально меньшевики не оказывали поддержки движению уполномоченных, так как его руководители, с подозрением относившиеся к политикам, стремились быть независимыми от политических партий. Но к апрелю они уже оценили это движение и стали исподволь ему сочувствовать, а 16 мая меньшевистский Центральный Комитет выступил с предложением созвать Всероссийскую конференцию рабочих представителей^151[123]. К меньшевикам примкнули эсеры.

Если бы ситуация была зеркальной — у власти стояли бы социалисты, а большевики находились в оппозиции, — последние несомненно попытались бы сыграть на недовольстве рабочих и любой ценой свергнуть правительство. Но меньшевики и их союзники-социалисты не позволяли себе действовать таким образом. Они не принимали диктатуру большевиков, но в то же время испытывали по отношению к ней что-то вроде признательности. Меньшевистская «Новая жизнь», щедро публиковавшая критику в адрес режима, вместе с тем давала понять своим читателям, что они кровно заинтересованы в выживании большевизма. Вот что писала газета на следующий день после захвата власти большевиками: «Необходимо считаться прежде всего с тем трагическим фактом, что всякая насильственная ликвидация большевистского переворота неизбежно явится вместе с тем ликвидацией всех завоеваний русской революции»¹⁵². А после того как большевики разогнали Учредительное собрание, меньшевистский орган подавал ту же мысль в следующей форме: «Мы не принадлежали и не принадлежим к числу поклонников большевистского режима и всегда предсказывали ему и внешнее и внутреннее банкротство. Но мы не забывали и не забываем ни на минуту, что с большевистским движением тесно связаны судьбы нашей революции. Большевистское движение — это искаженные, выродившиеся революционные стремления широких народных масс»¹⁵³.

Такая установка не только парализовала волю меньшевиков к действию, но фактически превращала их в союзников большевиков: вместо того чтобы воспользоваться зревшим в народе недовольством, они помогали его гасить^[124].

Когда 3 июня вновь состоялось совещание рабочих уполномоченных, интеллектуалы из меньшевиков и эсеров выступили против идеи политической стачки, объяснив в очередной раз, что она сыграет на руку классовому врагу. Они убедили рабочих представителей отказаться от принятого решения и не объявлять продолжения забастовки, а послать в Москву делегатов для изучения возможностей создания там аналогичной организации.

7 июня делегат из Петрограда выступил на собрании представителей московских заводов и фабрик. Он заявил, что политика большевистского правительства является антирабочей и контрреволюционной. Таких речей Россия не слышала с Октября. ЧК была всерьез озабочена поворотом дела, поскольку Москва стала теперь столицей, и волнения здесь могли оказаться куда более опасными, чем в «красном» Петрограде. Чекисты схватили петроградского делегата, как только он закончил говорить, но были вынуждены сразу его отпустить, уступив требованию собрания. Однако выяснилось, что московский рабочий класс, хоть и отнесся сочувственно к призывам петроградских товарищей, оказался все же не готов создать собственный совет рабочих уполномоченных¹⁵⁴. Вероятно, это объясняется тем, что рабочие Москвы и Подмосковья были в общей своей массе менее квалифицированными и не имели того опыта профсоюзной деятельности, который был у рабочих Петрограда.

Раскол между рабочими и Советами, начавшийся в Петрограде, стал распространяться по всей стране. Во многих городах (вскоре среди них оказалась и Москва), где выборы в местные Советы были запрещены или результаты выборов объявлены недействительными, создавались «рабочие Советы», «рабочие конференции» или «собрания рабочих представителей», свободные от контроля властей и не связанные ни с какими политическими партиями.

Эта нарастающая волна недовольства заставила большевиков перейти в конце концов в наступление. 13 июня в Москве они арестовали 56 человек, связанных с движением полномочных представителей; почти все из них, за исключением шести или семи, были рабочими¹⁵⁵. 16 июня власти объявили, что через две недели начнет работу Пятый съезд Советов и в связи с этим всем местным Советам надлежит вновь провести перевыборы. Поскольку эти новые выборы неизбежно должны были опять принести победу меньшевикам и эсерам и поставить правительство на съезде в положение побежденного меньшинства, Москва решила вывести своих соперников из игры и распорядилась изгнать меньшевиков и эсеров из всех Советов, а также из ВСНХ¹⁵⁶. Выступая на совещании большевистской фракции ВСНХ, Л.С.Сосновский объяснял необходимость этой меры тем, что меньшевики и эсеры могут свергнуть большевиков так же, как сами большевики свергли в свое время Временное правительство^[125]. Таким образом, избирателям предстояло сделать выбор между официальными большевистскими кандидатами, кандидатами от левых эсеров и беспартийными кандидатами, составлявшими довольно широкую группу «сочувствующих большевикам».

Так была поставлена точка в существовании независимых политических партий в России. Монархистские группы — октябристы, «Союз русского народа», националисты — были распущены еще в 1917 году и более не существовали как политические организации. Кадеты, поставленные вне закона, либо перенесли свою деятельность в пограничные районы страны, где были вне досягаемости ЧК, но одновременно и в отрыве от основной массы населения России, либо ушли в подполье и создали антибольшевистскую коалицию под названием «Национальный центр»¹⁵⁷. Формально декрет от 16 июня не запрещал деятельность меньшевиков и эсеров, но на деле он превращал эти партии в политических импотентов. И хотя некоторое время спустя в награду за поддержку, оказанную этими двумя социалистическими партиями большевикам в борьбе с Белым движением, их отчасти восстановили в правах и позволили занимать ограниченное число мест в Советах, это было лишь временной уступкой. По сути, начиная с этого момента, Россия превратилась в однопартийное государство, в котором никаким организациям, кроме большевистской партии, не разрешено было заниматься политической деятельностью.