Читать книгу - "Карамзин - Владимир Муравьев"

«Я верю своему сердцу, — говорит Карамзин, — ваше, конечно, то же чувствует… Сограждане! сердце мое трепещет от восторга: удивление и благодарность производят его. Я лобызаю державную руку, которая, под божественным вдохновением души, начертала сии священные строки! Какой монарх на троне дерзнул — так, дерзнул объявить своему народу, что слава и власть венценосца должны быть подчинены благу народному; что не подданные существуют для монархов, но монархи для подданных? Мы удивляемся философу, который проповедует царям их должности; но можно ли сравнить его смелость с великодушием самодержавной Екатерины, которая, утверждая престол на благодарности подданных, торжественно признает себя обязанною заслуживать власть свою? Ядовитая лесть, которая вьется и шипит вокруг государей, могла ли уязвить такое геройское сердце? Нет! гнусный гад, пресмыкаясь во прахе, не ужалит орла, под небесами парящего!.. И это великое движение пылкой души, эти в восторге произнесенные слова: „сохрани Боже, чтобы какой-нибудь народ был счастливее российского!“ не суть ли излияние и торжество страстной добродетели, которая, избрав себе предмет в мире, стремится к нему с пламенною ревностию и самую жизнь в рассуждении его ни за что считает? Так, Екатерина преломила бы скипетр царский, свергла бы венец с главы своей, возненавидела бы власть свою, если бы они не служили ей средством осчастливить россиян!»

Нынешний читатель с его осведомленностью в русской истории может увидеть в последней фразе Карамзина пророчество о том, какое решение своей судьбы примет Александр I в завершение царствования, в которое, как и бабка, он не смог осуществить своих заветных замыслов… Совпадение или откровение?.. Мистика…

Нет сведений о том, прочел ли император «Историческое похвальное слово Екатерине II» и каково было его отношение к нему. Но Карамзину «как знак монаршего благоволения» была пожалована табакерка с бриллиантами.

В воспоминаниях многих москвичей сохранилось ощущение, что не было в Москве более веселого времени, чем первые годы царствования Александра I. Ф. Ф. Вигель проводил лето в подмосковном имении графа И. П. Салтыкова, московского главнокомандующего, Марфине. «Это было в первые месяцы владычества Александра, когда в воображении подданных он был еще прекраснее, чем в существе, когда все стремились ему уподобиться, когда исчезли ужасы, погасли зависть и вражда и, возлюбив друг друга, все русские мечтали только о добре… В первый раз был я совершенно свободен, в самое благоприятное время года, в прекрасном поместье, где жили непринужденно и одни веселости сменялись другими».

В числе «веселостей» в Марфине были и любительские спектакли: разыгрывались оперы, водевили. Кроме популярной и любимой тогда оперы Паизиелло «Прислужница-хозяйка», музыкальной комедии Аблесимова «Мельник, колдун, обманщик и сват» и двух комедий Мариво был приготовлен сюрприз хозяину. «Всего примечательнее, — рассказывает Вигель, — была пиеса, интермедия, пролог или маленький русский водевиль под названием: „Только для Марфина“, сочинение Карамзина. Содержание, сколько могу припомнить, довольно обыкновенное: деревенская любовь, соперничество, злые люди, которые препятствуют союзу любовников, и нетерпеливо ожидаемый приезд из армии доброго господина, графа Петра Семеновича, который их соединяет, потом великая радость, песни и куплеты оканчивают пиесу. Так как все роли были коротенькие, то одну из них, роль бурмистра, мне поручили. Я надел русский кафтан, привязал себе бороду и старался говорить грубым голосом». Текст водевиля не сохранился, за исключением завершающих пьесу куплетов, но, судя по ним, это была изящная, по-водевильному остроумная и веселая игрушка.

В спектакле принимал участие сам Карамзин. Он играл доброго господина — графа Петра Семеновича и режиссировал («учил нас», — сообщает Вигель).

Вигелю тогда впервые довелось говорить с Карамзиным. «Уже был он, — пишет Вигель, — известен, уже был он славен, уже зависть и клевета в страшное царствование Павла восставали, чтоб его погубить. Но Бог России хранил его; под Его щитом, с кротостию улыбаясь самим врагам своим, шел он спокойно, смиренно прекрасною цветущею стезею, ведущею его к цели, которую, вероятно, тогда еще сам он не предугадывал… Он был в Москве кумиром всех благородно мыслящих людей и всех женщин истинно чувствительных. В тогдашнее еще чинопочитательное время было даже несколько странно видеть стариков вельмож, почти как с равным в обхождении с тридцатилетним отставным поручиком. Мне не нужно описывать его наружность; портреты его чрезвычайно схожи; они очень верно выражают глубокие думы на его челе и добродушие во взорах его».

1801 год был, пожалуй, одним из самых счастливых в жизни Карамзина. В этот год в апреле он женился, о чем 24 апреля сообщает брату: «С сердечною радостию уведомляю Вас, что я женился на Елизавете Ивановне Протасовой, которую 13 лет знаю и люблю. Она просит Вашей дружбы, в которой Вы ей, конечно, не откажете. Женитьба не переменила образа моей жизни: я живу в прежних своих небольших комнатах, с тою разницею, что буду чаще дома. Она имеет только 150 душ, но я надеюсь, что с моим доходом мы проживем год без нужды и с приятностию».

Женитьба Карамзина, человека известного в обществе и литературе, не могла пройти незамеченной. Конечно, она должна была вызвать разговоры; кажется, произошел окончательный разрыв с Настасьей Ивановной; видимо, обсуждали женитьбу Карамзина и в литературных кругах.

В Дружеском литературном обществе, созданном воспитанниками Московского благородного пансиона, в которое входили сыновья И. П. Тургенева и Жуковский, молодой поэт и филолог Андрей Кайсаров прочел свое шуточное «Описание свадьбы г-на К.», в котором представил, каким должен быть этот обряд для писателя-сентименталиста. «Описание…» представляет собой монтаж из отрывков произведений Карамзина и пояснительного текста как будто бы в его духе.

Обряд совершается «в тени липовой рощи» на небольшом холмике, «розмаринами увенчанном».

«На верху холмика стоит миртовая беседка с надписью: „Храм любви“. В ней все просто, но все дышит любовью. Простой дерновый жертвенник, украшенный ландышами и васильками, сооружен посреди ее. На жертвеннике статуя божества, которому посвящен храм сей. По стенам видны изображения Геркулеса, сгорающего от любви к Омфалии; Венеры, млеющей в объятиях Марса; Пенелопы с ее бесконечною тканью и проч. Вход стерегут два купидона с язвительными своими стрелами». Хор пел: