Читать книгу - "Ахульго - Шапи Казиев"

Лиза отправилась в штаб, надеясь получить разрешение от полковника Попова. Но его адъютант сказал, что полковой командир никого не принимает, а ей велел передать, что дамам здесь находиться не положено.

Знакомый Лизы, командир 3-го батальона Апшеронского полка майор Тарасевич шепнул ей, что полковник попросту пьян. И пьет уже который день, потому как не желает идти ни в какие походы, а мечтает выйти в отставку. Кто может разрешить посещение больного, не знал и сам майор. Когда же Лиза произнесла фамилию Аркадия, майор сделал круглые глаза и стал ее отговаривать от свидания.

– В чем дело, сударь? – еще более встревожилась Лиза.

– А вы не знаете?

– Да нет же. Мсье Синицын – мой старый знакомый, только и всего.

– Говорят, он того… – сказал майор, покрутив пальцем у виска.

– Вы имеете в виду… – боялась догадаться Лиза.

– Именно это, сударыня, – вздохнул майор, изображая сожаление.

– Не могу поверить, – покачала головой Лиза.

– Еще недавно он был совершенно здоров.

– Мы тоже так полагали, сударыня.

– Да ведь он в поход какой-то ходил, – говорила Лиза.

– И таким героем вернулся.

– Видно, в походе и помешался, – пожал плечами майор.

– Прошел слух, что ему была обещана большая награда. Синицын о награде помалкивал, но в карты играл. Рублей четыреста спустил. Ему в долг верили. А как начали о походе поговаривать, так о долге и вспомнили. Мало ли что в экспедиции случиться может. Тогда Аркадий и явился прямо к Попову. Стал награду свою требовать.

– А Попов что же?

– Он его и наградил, – усмехнулся майор.

– Отдыхом в госпитале с часовыми.

Совершенно растерянная, Лиза бродила по крепости, надеясь повстречать еще кого-нибудь, кто смог бы ей помочь и объяснить, что происходит. Но большинство офицеров ушли со своими батальонами, а оставшиеся деятельно готовились к экспедиции, запасаясь личным провиантом, ромом и теплыми, подбитыми сукном, палатками. Было столько суеты, будто выступать следовало с минуты на минуту. А глядя на эти воодушевленные лица, сияющие радостью глаза молодых офицеров, могло показаться, что они уже в походе.

Спокойны были только старые солдаты, закаленные в Кавказской войне. Они грелись на солнышке, покуривали трубки и посмеивались над пустыми хлопотами их благородий. Солдаты, не раз бывавшие в жарких боях, знали, что на деле все будет по-другому. Что пойдут они не на пикник, а к горцам. И что там понадобятся сила, отвага и толковая распорядительность. Ром и закуски быстро кончатся, а питаться придется не столько тем, что запасут провиантские чиновники, сколько тем, что удастся добыть в немирных аулах. Но в одном солдаты офицеров одобряли. По укоренившемуся в войсках горскому обычаю, офицеры надевали в бой лучшее платье и брали самое дорогое оружие.

Аркадий пребывал в госпитале уже вторую неделю. Его содержали в небольшой палате вместе с двумя настоящими умалишенными.

Один был бывший полковой казначей, проигравший офицерскую кассу и чуть не пустивший себе пулю в лоб. Теперь он целыми днями приставал к Аркадию, желая отыграться и ставя на кон свою жизнь.

Другой, из разжалованных офицеров, повредился в уме после кровавого дела. Тогда оказалось, что в небольшом ауле, который они штурмовали после бомбардировки из тяжелых орудий, содержались их же пленные, охраняемые казаками-перебежчиками. Но этот ужасный случай начисто стерся из его памяти, зато он представлял себя заговорщиком и убеждал остальных идти на Сенатскую площадь свергать самодержавие в лице полковника Попова и гарнизонного доктора.

Оба эти субъекта считали себя жертвами произвола, также как и сам Синицын. Временами, когда наступало просветление, они открывали Аркадию творящиеся кругом безобразия. Его они считали истинно помешанным, а потому не опасались никаких последствий. Сборище умалишенных, таким образом, обладало большим преимуществом – здесь можно было говорить то, за что нормальные люди могли сильно пострадать.

Казначей во всех подробностях расписывал, какими ловкими способами крадутся в войсках деньги. Причем воры у него были плохие и хорошие. Плохими были те командиры, которые крали безрассудно, спуская казенные деньги в карты и на кутежи. И у которых потом солдаты ходили как нищие, в дырявых сапогах и гнилом обмундировании, а чтобы прокормиться, обирали на дорогах купцов и грабили мирные аулы. Хорошими он считал тех командиров, которые умудрялись приобрести капитал умеючи. Особенно он уважал тех, кто обеспечивал свою старость, не забывая о солдатах, которые были сыты и одеты и души не чаяли в своих отцах-командирах. Да и кто бы мог кинуть камень в служаку, половину жизни тянувшему армейскую лямку и имевшему большую семью, которую невозможно было содержать на будущую пенсию?

О том, что творили первые начальники, державшие в руках главные деньги, даже этот умалишенный предпочитал не распространяться. Но о солдатах, тоже наловчившихся извлекать из войны выгоду, рассказывал много.

Доходило до того, что солдаты сговаривались с горцами и устраивали тайные артели на паях. Солдаты убегали в походах, жили на хуторах в свое удовольствие, а когда их выкупали или выменивали на соль, прибыль делилась пополам. Если начальство не желало их вызволять, предпочитая просто внести в список «убылых», то солдаты возвращались сами, будто бы сбежав из горского плена. А положенная за «геройство» награда опять же делилась между сообщниками. Но случалось и так, что «пленные» передумывали возвращаться, предпочитая стать вольными горцами. И таких становилось все больше. О них без особой нужды не сообщалось, а полагающееся им довольствие годами присваивалось.

Наслушавшись подобных историй, Аркадий решил, что и впрямь сойдет с ума, если в них поверит. Все это никак не укладывалось в его представления о войне, почерпнутые из Марлинского. К тому же главная цель Аркадия, которая привела его на Кавказ, могла потерять свой смысл и значение, если бы все измерялось деньгами. Ведь и невеста, которая предпочла ему ветерана-полковника, могла соблазниться не только его кавалерийскими усами, но и капиталом, который он, как говорили, успел нажить, командуя полком. Аркадий берег свой дуэльный замысел, как кровник-абрек лелеет мечту о мести. Но это становилось все труднее.

– Во что изволите играть? – настойчиво предлагал бывший казначей.

– Штос? Вист? Ставлю на кон всего себя! Ломбер? Рокамболь? А ла муш? Неужели моя жизнь ничего не стоит?

– Главное – избрать предводителя, – убеждал разжалованный заговорщик.

– Долой самодержавие! Попова надо повесить! Доктора – на гильотину, подлеца!

Нелегко было сохранить здравомыслие в этом опасном обществе. Чтобы уберечь себя, Аркадий научился пропускать речи своих новых товарищей мимо ушей. Он часами смотрел в зарешеченное окошко, из которого была видна его прежняя жизнь, и размышлял о странных превратностях судьбы.

Поначалу это помогало Аркадию отвлечься от своих несчастных товарищей, но когда он увидел, как уходят на большое дело батальоны, как даже полковой священник двинулся за войсками со своим походным аналоем, Аркадием овладело лихорадочное беспокойство. Выходило, что он, вызнавший с риском для жизни неведомую доселе дорогу к Ахульго, никому теперь не нужен. Про него попросту забыли.