Читать книгу - "Царь Гильгамеш - Дмитрий Володихин"

Теперь строй суммэрк был на грани полного разрушения и всеобщего бегства. Оставалось как следует толкнуть. Левое крыло мятежников перестало существовать. Ветеранская полусотня методично дорезала тех, кто еще пытался оказать сопротивление.

От шатров и повозок отделился конный отряд с каким-то неистовым всклокоченным стариком во главе. Всадники неслись на выручку разбитому крылу. Засвистела стрелы. Трое щитоносцев прикрыли царя и его названого брата. Атака конников могла обойтись войску очень дорого. Они врубились в истончившиеся ряды ополченцев, разбрасывая урукских бойцов направо и налево…

Пратт появился вовремя. Его конная сотня как будто нарисовала последний знак на таблице сражения. Этого удара не ожидал никто. Всадники закружились в смертельном танце, поражая друг друга. Недолго стояли мятежники. Бойцы покидали старика, обращаясь в бегство либо падая под копыта коней, чтобы умереть. Наконец и его сбили наземь, обезоружили, связали.

— …Энкиду, полдела сделано.

— Оох, брат…

— Благо Творец дал нам победить столь скоро. Кое-кто не успел опомниться…

«Кое-кто» как раз опомнился и появился на поле боя. — Оох… Хумава твоя…

Это двигалось за конным отрядом, И пока Пратт занимался вражеским» всадниками, Хумава напал на пеших копейщиков, уже ощутивших радость победы.

Сначала воины Царства увидели светящийся кокон. Как будто пространство размером с небольшой загон для скота — в длину, ширину и высоту — окружили лучистым забором, а сверху накрыли лучистой крышей. И каждая частица «изгороди» напоминала блик, оставляемый луной на водной глади. Добрая сотня «лунных дорожек», играя и переливаясь, скрывала колоссальную тушу. Сумеречный свет почти погасил цвета. Но те, кто стоял поблизости, мог различить зеленоватую влажную плоть и узор из черных ромбов на ней. Мигнули два тусклых глаза размером с добрую сковороду.

Из-за «лунных дорожек» высунулся гибкий розоватый стержень в два локтя толщиной, разбрасывая слизь, метнулся к ополченцу, прилепился к нему и вмиг утащил внутрь «кокона».

— Язык! Язык! — заорали копейщики. Это были храбрые люди, и они попытались биться с Хумавой. Кто-то выпустил стрелу, кто-то подскочил поближе и ткнул копьем. Тщетно. От лучистого панциря отскакивало любое оружие.

Язык выхватил еще одного бойца. Огромная четырехпалая лапища рванулась из-за сверкающей защитной стены к храбрецу, пытавшемуся пробить «лунные дорожки» копьем, и отшвырнула его прочь. Затем обитатель кокона совершил прыжок на два десятка шагов и придавил своей тушей нескольких ополченцев…

Люди попятились. Зазвучали крики ужаса. Медведь все еще дрался с конными мятежниками, пешие суммэрк, сбившись в кучу, еще оказывали сопротивление в центре». Сражение еще не прекратилось, и теперь начало оборачиваться к победе проигравших.

Еще прыжок — еще двое погибших. Удар языка — еще один. И еще. И еще. И еще…

Маленький отряд Бал-Гаммаста устремился к Хумаве. Щитоносцы — за ненадобностью — отстали.

Прыжок. Еще прыжок. Они никак не успевали вовремя добежать до Хумавы… Еще прыжок. Ополченцы начали разбегаться.

Наконец Бал-Гаммаст и Энкиду, задыхаясь, добрались до самого бока Хумавы, сунули прозорливым стражам по дротику в руки и, прячась за их спинами, вошли вместе с оруженосцами в проход, который открылся в магической броне Хумавы. Прозорливые стражи затем и считались «живыми щитами» от порождений Мира Теней, что умели прекратить действие любой магии вокруг себя.

— Брат! Огромная лягушка, и больше ничего…

Четыре рогатины и два дротика одновременно вошли в мягкое тело Хумавы, отыскивая сердце. Миг — и весь отряд раскидан был по полю. Чудовище, издавая свиной визг, совершало беспорядочные прыжки. Затем лучистый панцирь его стал тускнеть, а оно само — замедлять движения. Тут на него обрушился град стрел и копий, более не встречавших преграды. Хумава опрокинулся на спину, дернул раз-другой задними лапами и испустил дух.

Чуть погодя вражеские конники рассеялись, а пешцы, еще сражавшиеся в центре, сдались, не видя иного спасения. Армия суммэрк исчерпала мэ. Добрая половина легла на последнем своем поле. Две с лишним сотни оказались в плену. Остальные разбежались неведомо куда. Но Бал-Гаммаст узнает об этом намного позже. А сейчас он лежал поверх вражеского трупа, оглушенный и потерявший все свое оружие. Энкиду отыскал его, дал вина из глиняной фляги.

— Ээ, брат! Смотри, лягушка, тупая лягушка, да и все тут. А те, те, которые на серебряных ниточках к злобной лягушке крепились?

— Мескан же говорил…

— Давно. Да, давно. Не помню я. Может, месяц назад или Утром.

— Изначально они были светлячками, Энкиду, просто светлячками. Потом им добавили что-то от людей, потом «привязали» к лягушке, которая на треть свинья и на десятую часть демон, а потом мы их поубивали… Поубивали ведь, а, брат?

— Точно! Пойду, буду хохотать и плясать на ее туше! Пойду. Иди ко мне.

— Потом, Энкиду.

Бал-Гаммаст поднялся и осмотрелся. Дело сделано. Тогда он вновь опустился, рассудив, что царь победоносному войску понадобится чуть погодя. Чуть погодя…

Он был счастлив. Земля Полдня подарила ему все, о чем может мечтать мужчина. Любимую жену, верного друга, могучего брата и нечто серьезное, настоящее, сделанное им самим. А ведь удалось ему совершить настоящее дело: вражеский нож не проник к самому сердцу Царства, Урук остался цел и невредим. И не было рядом с молодым царем ни мудрого отца, ни искусных эбихов, ни победоносной черной пехоты… Сам. Сам сделал.

Край Полдня не мог дать Бал-Гаммасту только одно — Бога. Но Бог и без того был рядом с ним.

* * *

Войско осталось на ночь у самого поля битвы. Утром царь урукский узнал, что его маленькая армия потеряла семьдесят бойцов. Последним погиб один из оруженосцев, напавших вместе с ним на Хумаву. Еще Бал-Гаммасту сообщили о важном трофее: мятежники везли с собой драгоценную кедровую древесину. Хлебом, вырученным от ее продажи, можно в течение солнечного круга кормить половину Урука… Напоследок Пратт подвел к царю плененного предводителя мятежников.

— Вот попался. Страшный какой, хилый, а все туда же — в драку лезет.

Бал-Гаммаст пригляделся. Перед ним стоял худой, грязный, вонючий старик с лицом безумца. Что-то знакомое привиделось царю в искаженных злобой чертах.

— Как тебя зовут? Старик молчал.

— Балле, пленные говорят, что этот пузырь на жидком навозе именуется «князь Намманкарт».

— Нет. Нет, Медведь. Нет.

Бал-Гаммаст шагнул вперед и положил руку на плечо старика. Тот вздрогнул и закричал:

— Не я, так другой пришибет тебя, щенок!

Царь урукский отнял руку, поднес ее ко рту и укусил до крови. Пратт было сделал движение — заткнуть рот пленнику, но Бал-Гаммаст жестом запретил ему это. На удивление всем, царь заговорил спокойно и холодно: