Читать книгу - "Григорий Потемкин - Ольга Игоревна Елисеева"

Екатерина повела себя очень осторожно. В октябре императрица и Потемкин обсудили возможность конфиденциальной встречи государыни с новым британским представителем, о которой хлопотал князь^[725]. Григорий Александрович стремился не допустить ухудшения отношений с Англией. Гаррис передал Екатерине предложение заключить оборонительный и наступательный союз, содержавшееся в личном письме короля Георга III^[726].

Екатерина предпочла уклониться от сближения. Она переслала Потемкину примерный проект ответа английскому королю, включенный в ее личную записку Григорию Александровичу. «Не инако как с удовольствием я могла принять откровенность короля великобританского относительно оснований мирных договоров, — писала она. — …По благополучном окончании мирного дела между всеми воюющими державами, предложения всякие от дружеской таковой державы, как Великобритания, которая всегда дружественнейшие трактаты с моею империею имела, я готова слушать; теперь же чистосердечное мое поведение со всеми державами не дозволяет мне ни с какою воюющую заключить трактат настоящий, с опасением тем самым продлить пролитие невинной крови»^[727].

Ввиду обострявшейся ситуации в Крыму Россия не могла втягиваться в общеевропейский конфликт из-за американских колоний. Однако Екатерина не желала и ухудшать своих отношений с Англией. Поэтому императрица составила такой доброжелательный, но ни к чему не обязывавший ответ.

Фактический отказ от союза произвел на нового посланника самое неблагоприятное впечатление. Его донесения крайне раздражительны и полны колких выпадов в адрес императрицы, ее ближайшего окружения и России в целом. «Дружба этой страны похожа на ее климат, — писал Гаррис 27 мая 1778 года, — ясное, яркое небо, холодная, морозная атмосфера, одни слова без дела, пустые уверения, уклончивые ответы. Есть утешение (политическое, но не нравственное) в той мысли, что их нелепый образ действий проистекает из ложного мнения о возвышении их могущества и об упадке нашей силы. Но недалеко то время (и в этом наша отрада), когда глаза их откроются и когда они убедятся, что пока… услаждались чувством собственной непогрешимости, враги их выигрывали время и заостряли мечи, тогда как их собственные ржавели в ножнах»^[728].

Далее посланник обрушивается на Екатерину: «Старость не усмиряет страстей: они скорее усиливаются с летами, и близкое знакомство с одной из самых значительных европейских барынь убеждает меня в том, что молва преувеличила ее замечательные качества и умалила ее слабости». Досталось и Потемкину, он назван «человеком хитрым».

Вероятно, сторонникам Орловых удалось убедить Гарриса, что именно Потемкин противится союзу между Россией и Англией. А одновременно с этим — внушить, будто положение самой империи критическое и, если немедленно не удалить властного сотрудника Екатерины, то начнется всеобщее восстание. Чуть ли не революция. «Если влияние его продлится, и императрица не употребит той силы воли, которою она, бесспорно, обладает, это повлечет за собой самые гибельные последствия, — сообщал Гаррис 8 июня. — Повсюду распространено общее недовольство. И если бедствия страны дают народу право высказывать свои жалобы, то невозможно определить, до каких размеров они бы достигли в стране, подобной этой. Граф Панин с братом, известные своею честностью, и братья Орловы по своей популярности — вот единственные друзья, на которых императрица может рассчитывать; все они в настоящую минуту держат себя в стороне и, конечно, не вернутся к делам, пока обстоятельства не переменятся»^[729].

О бедствиях, которые «обрушатся на империю», Гаррис повествовал в каждом августовском донесении и добавлял, что, если Екатерина «будет держаться мнений Орлова, это может иметь самые благие последствия для империи». Между тем положение державы в конце 70-х годов было как никогда прочным. Кризис, связанный с войной и пугачевщиной, давно миновал, полным ходом шла губернская реформа, и готовились серьезные мероприятия на юге.

С конца августа Никита Панин и Григорий Орлов, по уверениям Гарриса, действовали против Потемкина заодно. А в сентябре в Петербург неожиданно приехал сам Алексей Орлов и повел наступление по всем фронтам. Видимо, противникам князя показалось, что осталось совсем чуть-чуть, и Потемкина можно будет «дожать», для этого нужен только решительный натиск.

«Против всех ожиданий граф Алексей Орлов прибыл сюда в прошлый четверг, — сообщал Гаррис 21 сентября. — Появление его ввергло теперешних временщиков в сильное волнение; он беседовал уже несколько раз наедине с императрицей. Потемкин притворяется чрезвычайно веселым и равнодушным. Я имел на днях честь играть за карточным столом с императрицею, в присутствии этих двух господ. Перо мое не в силах описать сцену, в которой принимали участие все страсти, могущие только волновать человеческое сердце, где действующие лица с мастерством скрывали эти страсти. Граф Алексей был необыкновенно любезен со мной, и уверял, что он такой же искренний друг Англии, как и его брат, но не столь ленивый»^[730].

Жаль, что Гаррис не привел ни одной реплики из разговора за карточным столом. То-то была бы пища историкам и романистам. Бессилие пера — порок для дипломата. Однако в следующем донесении от 16 октября посланник исправил свою оплошность и в лицах живописал для лондонского начальства тайную беседу императрицы и Алексея Орлова. Нет сомнения, что эти закрытые сведения были доставлены ему специально теми, кто хотел, чтобы Британия видела друзей именно в Орловых и при случае оказала им поддержку.

Гаррис дал себя убедить, будто заключение союза с Англией зависит от победы партии Орловых над нынешним временщиком — Потемкиным. Поэтому он так сочувственно отнесся к словам Алексея Григорьевича и его попыткам «восстановить честь империи».

«Правда, что положение домашних и заграничных дел не позволяло ему (Алексею Орлову. — О. Е.) сомневаться в том, как он будет принят. Он чувствовал, что человек такой испытанной верности и привязанности к императрице будет встречен с радостью в такое критическое время. Событие оправдало его ожидание. Сама императрица, да и все здесь смотрят на него, как на единственного человека, способного сохранить или скорее восстановить достоинство и честь империи. Я искренне желаю, чтобы эти чувства… были довольно сильны, чтобы противодействовать привычкам изнеженности и малодушия, которые в его отсутствие успели так быстро возрасти…

Вскоре после приезда Орлова императрица послала за ним и после самой лестной похвалы его характеру и самых сильных выражений благодарности за прошедшие услуги, она сказала, что еще одной от него требует и что эта услуга для ее спокойствия важнее всех прежних. „Будьте дружны с Потемкиным, — продолжала она, — убедите этого необыкновенного человека быть осторожнее в своих поступках, быть внимательнее к обязанностям, налагаемым на него высокими должностями, которыми он правит, просите его стараться о приобретении друзей и о том, чтобы не делал из жизни моей одно постоянное мучение, взамен всей дружбы и всего уважения, которые я к нему чувствую. Ради Бога, — прибавила она, — старайтесь с ним сблизиться…“ Странны были эти слова от монархини к подданному, но еще необыкновеннее ответ сего последнего. „Вы знаете, — сказал граф, — что я раб ваш, жизнь моя к услугам вашим; если Потемкин возмущает спокойствие души вашей — приказывайте, и он немедленно исчезнет; вы никогда о нем более не услышите! Но вмешиваться в придворные интриги, с моим нравом, и при моей репутации; искать доброжелательства такого лица, которое я должен презирать как человека, на которого я должен смотреть как на врага Отечества, — простите, ваше величество, если откажусь от подобного поручения!“