Читать книгу - "Тайны Конторы. Жизнь и смерть генерала Шебаршина - Валерий Поволяев"

— Что хочу, то и делаю.

В ответ Масленников отрицательно покачал головой.

— Нет. Есть журналистская этика, есть устав ассоциации, который вы не должны нарушать…

Масленников не договорил. Американец вспыхнул и перебил его:

— Тогда я подаю заявление о выходе из вашей ассоциации!

— Это ваше право, сударь, — спокойно ответил Масленников.

Правда, того момента, когда американец выходил из ассоциации, он не помнит, да и вряд ли погорячившийся журналист будет делать необдуманный поступок — скорее всего, он остался в ассоциации, но вел себя уже осторожнее.

Кроме Индии Аркадию Масленникову пришлось поработать в Пакистане, потом в Англии — корпункты «Правды» в этих странах стали для него родным домом, а журналистика из второй профессии (по образованию он все-таки экономист, специализирующийся на экономике развивающихся стран) превратилась в первую.

А потом вернулся домой и застал Москву, взбудораженную перестройкой, надвигающимися переменами, часто бывал на заседаниях Верховного Совета СССР, которые транслировались по телевидению, и народ смотрел на эти заседания, как на спектакли, люди обсуждали их, аплодировали либо, наоборот, плакали. Создавалось такое впечатление, что страна живет по одним законам, а Верховный Совет — по другим.

Появились новые имена, о них заговорили: Собчак, Попов, Станкевич и другие, — иногда казалось, что люди эти прибыли в Россию с иной планеты. Горбачев в их окружении терялся, хотя по-прежнему говорил бойко (но безлико, ничего из его речей нельзя было запомнить, кроме неграмотных слов и выражений типа «Азебарджан»), а вид у него был растерянным.

Этот человек вел страну к беде, что хорошо понимали и Шебаршин, и Масленников, и многие другие, имевшие, извините, мозги. Шебаршин все беды и невзгоды держал в себе, переживал молча, никогда не выплескивал эмоции наружу, порою даже замыкался, а Аркадий Африканович был человеком другого склада: шумный, эмоциональный, деятельный — весь в движении, — готовый в любую секунду взобраться на трибуну и толкнуть громкую речь, — были эти люди очень разные, но за судьбу России переживали одинаково.

Масленников, бывая на заседаниях Верховного Совета, слушал ораторов и удивлялся им — уж очень речи их были, как ему казалось, бестолковыми. Он был свидетелем того, как Собчак, находясь на трибуне, клеймил руководителей страны, партии — буквально растоптал Пельше, Крючкова, еще кого-то, в противовес им привел фамилию Примакова, — есть, мол, еще руководители, к которым надо прислушиваться, они плохих советов не дадут, — а через секунду обрушился и на Примакова, ну буквально живого места от него не оставил.

В перерыве Масленников столкнулся с Собчаком в дверях, усмехнулся прямо в лицо — они были знакомы:

— Интересно у вас получается: то Примаков хороший, то плохой — какой же все-таки он?

Собчак посмотрел на него ошалело, будто выплыл из глубины реки и не ответил. Похоже, он вообще не понял, о чем шла речь.

Как все пишущие (и публикующиеся в печати) люди, Масленников всегда обязательно делал заметки впрок, наброски, кроки, зарисовки с натуры, чтобы чего-нибудь не забыть, дневниковые записи и так далее. Имел свою точку зрения на многие события и людей.

Работоспособность Шебаршина всегда восхищала Масленникова — Леонид Владимирович мог работать не по двадцать четыре часа в сутки, а по двадцать пять.

— Шебаршин в КГБ, насколько я знаю, слыл либералом — не с точки зрения политического окраса, а с точки зрения отношения к людям. И эта слава сохранилась за ним до конца дней его, — Масленников говорил напористо, в этом человеке жил оратор, легко можно было представить себе, как он крушил комсомольские устои на собраниях в университете, речь его была громкая, четко поставленная, молодая, хотя лет Аркадию Африкановичу было немало. — Я с особым уважением стал относиться к Крючкову, когда тот, например, изолировал Шебаршина от ГКЧП. Речь тут, на мой взгляд, совсем не в том, что Крючков не доверял Леониду Владимировичу, нет, в другом: он понимал, что в случае провала ГКЧП разведка попадет под асфальтовый каток, ничего от нее не останется, а ее надо обязательно сохранить для страны, вывести из-под ненужных подозрений, отстранить от разборок, что Крючков и сделал. И то, что Шебаршин на некоторое время стал председателем КГБ, было логически подготовлено самим Крючковым.

Мысль, конечно, парадоксальная, но интересная. Неожиданная.

— А потом пришел Бакатин, — сказал Масленников, — и это тоже логично, укладывается в психологическую цепочку событий…

— Вы знаете Бакатина?

— Да. Кстати, очень приличный художник-пейзажист, у него есть толковые картины, но совершенно наивный с точки зрения политики. Например, идет двадцать восьмой съезд партии. Выступает Шеварднадзе и громко объявляет: он-де не согласен с политикой партии и подает в отставку…

— Как министр Шеварднадзе был очень слабый. Каким-нибудь винодельческим колхозом в Кахетии он управлял бы лучше. В МИДе его просто звали Шевой.

— Наверное. После выступления Шеварднадзе объявили перерыв. Мы вместе с Бакатиным идем по лестнице. Он произносит неожиданно восхищенно: «Какой же все-таки человек — Шеварднадзе, а!». На такое неподдельное восхищение нельзя было не ответить, и я сказал Бакатину:

— Вадим Викторович, не будьте наивным! Шеварднадзе просчитал свою позицию на восемь ходов вперед, он видит, что корабль тонет, и поэтому бежит с него. Через пару лет этот герой выплывет главой независимой Грузии, вот увидите!

Увидели. Так оно и получилось.

Когда мы прощались, Масленников внес уточнение в собственную «прямую речь»:

— Я назвал Шебаршина «либералом», а это все-таки не так, как он и не «демократ», — слишком уже слова «либерал» и «демократ» политизированы. Он гуманист. Вот это, пожалуй, будет точнее. Гу-ма-нист.

Передвигаться Масленникову было трудно, годы брали свое, да и жизнь непростая накладывала свой отпечаток, поэтому Масленников, человек пишущий, передал мне для книги свои заметки о Шебаршине — написал их заранее, включив в текст все, что знал о своем товарище по утино-гусиной охоте, в том числе, как я понял, и короткие оценочные наброски, сделанные в прежние годы; они, на мой взгляд, любопытны, и я их предлагаю вашему вниманию.

«Проведя около двух десятков лет за границей в качестве корреспондента “Правды” в Индии, Пакистане и Великобритании, я имел возможность с близкого расстояния наблюдать работу различных отечественных служб. Могу со всей ответственностью утверждать, что всякого рода “ужимки” и “таинственные умолчания” по поводу применяемых ими методов по большей части преувеличены, а то и вовсе ни на чем не основаны. Конечно, практическая деятельность каждой из них имеет свою специфику. Не одинаков и контингент местного населения, с которым им приходится иметь дело. Но, в общем и целом, все они занимаются одним и тем же — отстаивают интересы своего Отечества в стране пребывания. Если попытаться кратко суммировать рассуждения на эту тему, то я бы сказал так: дипломатия — это тоже разведка, а разведка — это тоже дипломатия, но творящаяся по большей части за пределами официальных приемов.